Полковник улыбчиво прищурился:
— Я улетаю домой, а ты жди распоряжений из Гаэл, — велел он и неторопливо поплыл к своей птице. В седло, вопреки обыкновению, поднялся по крылу. Марлиз помахала рукой, он кивнул в ответ и громко сказал: — Не пиши стихов.
Прежде всего, он направился в Кехе, к дому Ю-Цзы. Тот стоял на горе, по склону которой взбирался чистый, маленький городок с красными чешуйчатыми крышами и мощёными улочками. Плющ обвивал колонны из чёрного мрамора, поддерживавшие портик. В просторном чреве каменного дома всегда было сумрачно и прохладно.
Ведьма наблюдала из окна за посадкой птицы, а затем вышла навстречу гостю. Она была одета в красное шёлковое платье по моде Города, открывавшее высокую грудь. Смуглая, с волосами цвета гибнущего Солнца — уроженка Осени — она любила закатные тона и украшения, сочетавшие невесомую лёгкость лент и тяжесть бронзовых цепочек.
— Облачный вечер, — голосом вязким, словно мёд, приветствовала она. — Ю-Цзы? Он сейчас у моей родни, в Осени. Пойдём, — она привела полковника к беседке в зарослях папоротников. — Что случилось, Сюрфюс? Лет двадцать назад у тебя в последний раз был такой вид.
Сил'ан вздохнул, опустился на скамью, отключил маску.
— Ты знаешь, где ваша птица?
— Какая птица?
— Лесть, — резко оборвал полковник, обратившись к женщине по имени.
— Не сердись, — улыбнулась та. — Зачем она тебе нужна?
— Ты ответишь?
Ведьма игриво рассмеялась:
— Сегодня ты скучный. Птицу потребовали в Город.
— Кто?
Лесть кокетливо покачала пальчиком:
— Не дави. Сам знаешь, такая информация секретна. До поры до времени.
Сюрфюс посмотрел на сцену, выложенную мозаикой на полу.
— Птицу вам не вернут. Она разбилась сегодня. У нас. Согласно приказу Главнокомандующей, её нагрузили боевым седлом и моей «проблемной» парой.
Ведьма тихо ахнула.
— Это ещё не вся история, — заверил её полковник. — Меня выманило — иначе не скажешь — в посёлок лицо Сокода.
— Ин-Хун не кажется мне способным…
— Не перебивай. Потом я отобрал приказ. (Лесть тяжело вздохнула.) С ним всё в порядке: составлен без изъяна, заверен — я уже говорил. Только отдал его квартен-командир из Льера. И те, кто им размахивал перед моим носом, об этой неприятности безусловно знали.
Ведьма прищёлкнула языком:
— Значит, ты забрал приказ, чтобы узнать имя.
— Но оно ничего не даёт. Квартен-командира могут хоть на виселицу отправить, если Вальзаар будет настаивать. Мне это не поможет.
— Постой-постой, — забормотала Лесть. — Погоди немного. Не сам же он печать поставил? Его имя там, понятно, чтобы концы в воду. Повтори ещё раз, как его зовут? — она внимательно выслушала, пошевелила губами, запоминая. — Его семья занимается текстилем, кажется?
— Я так думаю, — согласился полковник. — Разве важно?
— Всё важно, пока мы не знаем точно, что важно, — отговорилась ведьма. Нижние веки поднялись, превращая карие глаза в тёмные щёлки. — Вальзаар, конечно, во всём обвинит тебя?
— Не «конечно», — с долей недовольства поправил Сюрфюс, — но да. У него есть основания считать меня зарвавшимся глупцом.
Лесть усмехнулась, одними губами.
— Я узнаю, кто поставил печать, — уверенно решила она. — Это кто-то из потомков Даэа. Он или тот, кто с ним заодно, забрал птицу. Но Вальзаар никогда не позволит назвать такое имя. Ни один кё-а-кьё не позволит. И даже если тебе удастся выдвинуть обвинения, никто тебя не поддержит: ни люди, ни сородичи. Первые, пока в своём уме, не замахнутся на Гаэл. Вторые… ты сам лучше знаешь, всё сложно. Разве заручиться поддержкой ментальщиков, но я не вижу их выгоды.
— Не строй замков из песка, — полковник поднялся. — Сначала выясни всё, что сможешь, и сообщи мне. Тогда подумаем.
— Ты не справишься один, — настойчиво сказала ведьма, провожая его. — Есть же в кёкьё те, с кем ты близок. Хотя бы один. Попроси его помочь. Пусть слушает Город и наблюдает за людьми. Эхо предшествует событиям в политике, но ты, я, Ю-Цзы — не слышим его. Мы слишком далеки от Гаэл.
Глава IX
Когда остановились на летней границе, Хин решил, что тут всё и кончится. Трое рослых мужчин с ножами наголо ввалились в комнатку, хрипло крича. Одезри не мог их понять, Ичи-Ду бестолково лез вперёд, так проворно, словно обзавёлся десятком лишних рук и ног — Хину никак не удавалось его оттолкнуть — и, видят Боги, схлопотал бы в глаз, а то и чего похуже. Но, откуда ни возьмись, явился Эрлих, угрожающе зарычал на гортанном наречии. Ему ответили со звериной лютой злобой.
Ичи-Ду осел на постель. Он широко раскрыл глаза, забывая моргать; его взгляд бегал по ощерившимся лицам весенов. В коридоре маячил Чанакья — безмолвной тенью, с непоколебимой, жадно- торжественной уверенностью в удачном исходе. Глядя на Эрлиха, взъерошенного, пыльного, издёрганного, Хин неожиданно подумал, что фанатичная вера подданных и родни скорее изводит потомка эльфов, чем поддерживает.
Крики стихли, сменившись полными ненависти обещаниями свистящим шёпотом. Пограничники вышли, Чанакья тут же куда-то исчез. Эрлих мимолётно оглянулся — метнулись в золотистом свете соломенные кудри.
— Тот раз пропустили спокойно, — кашлянув, пробормотал Ичи-Ду. — Только в подорожную заглянули, — добавил он после длительной паузы и закончил совсем тихо: — Правда, держали её вверх ногами…
Эрлих шумно выдохнул, опустил голову, так что волосы завесили лицо. Жест напомнил Келефа.
— Личные счёты? — спросил Хин, разглядывая чужую макушку.
Потомок эльфов тряхнул головой:
— Какая разница? — бросил он почти зло. Вышел, с размахом задвинув дверь.
Снаружи царила ночь, до того непроницаемая, словно кто-то завесил окно тёмной тканью. В настоящем стекле появилось бы отражение комнатки и двух людей, а бок гусеницы не отражал ничего — чёрный прямоугольник в стене, за ним изменчивая бездна человеческой души.
— Летни несдержанны, — сделал своё открытие Ичи-Ду.
Хин дважды коснулся стены в одной точке. Окно исчезло.
Весенней границы Одезри ждал с тревогой. Вошли два человека, молодые, холёные в мягких туфлях, шальварах и серых платьях с высоким воротником, разрезами от бёдер, запахом направо — совсем как у сопровождающего, только попроще. Ичи-Ду поднялся им навстречу. Все трое степенно раскланялись, едва не касаясь локтями колен, чинно потолковали. Обыскивать Хина самоуверенные весены сочли ненужным. В ответ на вежливую просьбу, уан обменял один из ножей на расписку и какой-то свиток, скреплённый ремешком с пряжкой в виде странного герба: три луны, вода, легкомысленный женский профиль и книга. Неизменно вежливые поклоны на прощание, пожелания благополучного пути. Ичи-Ду, совершенно успокоенный, сбросил туфли и устроился на постели, поджав под себя ноги.
Время шло, весены не возвращались. Чёрные глаза попутчика лукаво блеснули. «Расслабься, — безмолвно советовали они. — Мы давно тронулись».
