Нэрэи чуть покачивал хвостом, каблуками отбивал ритм. Мягкий альт, незнакомый голос, лёгкий, танцевальный напев. Хин не слышал в нём беспокойной, трепещущей жажды, к которой привык.
Дворцовый комплекс окружала каменная ограда высотой семь айрер, яркого пурпурного цвета. Из четырёх ворот были открыты только северные, там несла службу церемониальная стража, одетая так пёстро, что у Хина зарябило в глазах.
Пятиэтажный дворец оперы с синими расписными стенами и жёлтыми изразцовыми крышами был окружён садом папоротников. Зелёных. Единственная дорога, прямая как стрела, вела к невысокой лестнице. Солнце клонилось к закату, медные надписи на гладких колоннах светились рыжим. Из сада доносились сухой шорох и треск, и невольно казалось, что на ступени ложатся не солнечные блики, а отсветы пламени.
Длинная дорога пустовала, тяжёлые пурпурные триумфальные арки высились над ней уснувшими исполинами.
— Ворота памяти, — негромко представил их Нэрэи.
Он пропустил Хина вперёд у лестницы. Массивные двери дворца отворились сами, приглашая в холл, столь неброский по сравнению с внешним великолепием, что он казался посыпанным пеплом. Нэрэи отмахнулся от подошедшего было служителя.
— Зеркальная галерея, — вполголоса поведал Сил'ан.
Каблуки гулко стучали по натёртому каменному полу, в котором, точно в воде, можно было увидеть собственное отражение. Мягко сияли большие хрустальные лампы, свисавшие на цепях. Несмотря на это вокруг царил холодный полумрак. Как сквозняком тянуло в крепости ночью из окон и дверных щелей, так здесь серый призрачный мир глядел из под ног, таился в зеркалах. Заглушённая толстыми стенами, доносилась откуда-то печальная музыка. Старые тусклые портреты прислушивались к ней.
Одезри был рад, когда холл, наконец, остался позади и ярко-пурпурная с медной отделкой лестница поманила наверх. Мягкий ковёр заглушил шаги, таинственная мелодия, напротив, звучала всё ближе.
— У нас партер, — шепнул Нэрэи.
Он не стал подниматься дальше первой площадки, избрал одну из жёлто-зелёных ковровых дорожек с витиеватым рисунком. Полумрак второго этажа показался Хину тёплым, живым — оттого ли, что в бронзовых стенных канделябрах с головами мифических зверей горели свечи? Строгие лица, искажённые игрой теней, взирали с портретов — их и тут была целая вереница. У жёлтых как масло дверей, выточенных из кости и таких хрупких на вид, словно их могло сломать одно неосторожное прикосновение, стояли два служителя в небесно-голубых платьях. Они поклонились, когда Нэрэи замер в паре шагов от них. Одезри напрасно ждал, что будет дальше. Привратники молчали, Сил'ан молчал, и все трое оставались совершенно спокойны. Хин заподозрил в происходящем непонятный ритуал, выждал несколько минут, вдыхая непривычный душистый запах свечного воска, а потом тихо спросил:
— Они нас не впустят?
— Отчего же, — улыбчиво прищурился Нэрэи. — Мы опоздали на первое отделение. Альвеомир играет во втором. Едва объявят антракт — нас проводят к местам.
— Ты не предупреждал, — нерадостно пробормотал Хин. — Где мы?
Сил'ан отчего-то преисполнился дерзкой беззаботности.
— Парад оркестров, — объявил он. — Не переживай! «Легенды скал» они исполняют по четыре раза на четверть века.
Огромная зала была объята красным бархатным сумраком. Аркады трёх верхних этажей в темноте казались непрерывным орнаментом из огромных языков медного пламени. Сотни роскошных лож и мест в партере были заполнены людьми. На пустой громадной сцене белые искры сияли над каждым пюпитром. Чуть ярче подсвечивались пульт дирижёра и место солиста.
Нэрэи оказался на редкость беспокойным соседом. Одезри полагал — и его догадки, как оказалось, совпадали с мнением большинства весенов — что музыку надлежит слушать тихо и собранно, уж точно никого не отвлекая. Едва музыканты вошли, люди замерли, затаили дыхание. Замер и Хин, а вот Сил'ан, напротив, оживился:
— Видишь, — заторопился сообщить он, — дирижёр, он из Каэр, Эрис — это прозвище. Одного с Вальзааром возраста. Уже шестнадцать лет руководит этим оркестром. Неплохо выходит. А тот, что с флейтой — как раз и есть Альвеомир. Мой старший — на два поколения — родич.
Оглядев сцену, Хин не заметил там других Сил'ан, кроме двоих названных. Флейтист и дирижёр смотрелись донельзя любопытно. Первый — хрупкая, маленькая фарфоровая куколка с крышки музыкальной шкатулки, второй — крупнее и выше Нэрэи, напоминал змею, готовую к броску.
— Глупости, — тотчас влезло неугомонное создание, отвечая на мысли. — Эрис очень мил. Впрочем, что ещё ему остаётся? Наш цветочек, если он упёрся, всей семьёй не сдвинешь…
Пение флейты заворожило Хина, чужие слова превратились в шёпот волн. Разомлевшее сознание рисовало небывалые картины из сплетения багрового мрака и белых звёзд, горящих на пюпитрах. То надвигалась буря, выворачивала из песка дерево пустыни, то вились и изгибались танцоры на деревенских праздниках, то на миг проступал на красном бархате профиль попутчика в поезде, вспоминался слово в слово разговор о небе и человеке. Всё путешествие заново проплывало перед глазами, вспыхивали и гасли образы, лица, фразы и, казалось, во мраке возникали, сверкая нотами шаловливой мелодии, сами линии
