Но горло дрожит, Все чище становится просьба. И рощи, и озера, и поля Ждут, когда найду я подругу мою. Проснись, песнь. Одиноко здесь с песней ночной, С песней страдания и любви, С песней смерти под блестящей луной: Она почти утопает в море, утопает В песне безысходной моей любви. Но легче, прошу, Дай только прикоснуться, Море, остановись на миг, Кажется мне, слышал я Голос её в твоём рокоте, шёпот почти. Я должен ждать, ждать неподвижно, И лишь изредка поднимать голову Вверх, выше, выше, Чтобы она узнала меня. Выше, любовь моя! Я здесь, здесь. Эта выдержанная так долго нота — Это мой зов, крик души моей О тебе. Покинутая, гибнешь Вдали от любимого. Но это не я зову тебя, Это ветер свистит, это дождь летит в глаза, Это призраки листьев, гниющих на берегу, Ждут тебя, и тянут, тянут… Это тьма, О, как я болен И не вижу, что напрасен мой стон. Луна роняет бледные блики в море, И оставляет отражение в нём, Подобное дрожи моего горла, Всё бессмысленно и пусто, пусто. Прошлое — воспоминание о счастье, Когда подруга моя рядом была: Любила! Любила! Любила! Любила! Любила, но теперь её нет со мной, её нет.» Окрестности тонут во тьме, Всё продолжается неизменно, так же, как прежде, Звёзды, ветер, эхо далекого ответа То гаснет, то вновь взрывается голос птицы, Неумолкающий стон, въевшийся в серый берег Тонет, как жёлтое подобие луны, падает вниз, Лицом моря почти касаясь, мальчик, в экстазе, обнажённый как волны, С болью выносит любовь из безумного сердца — Свободную, дикую, смысл, резонирующий в ушах, в душе, На щеках странные слёзы звучат прощально. Это тень матери-моря как будто отвечает, Но скорее, спрашивает или напоминает о таинственном своему певцу. Демон или птица? (подумала душа мальчика). Далёкому супругу ты поешь или мне? Я был ребёнком и спал, но теперь услышал, И понял, кто я — я пробуждён. И сразу тысячи новых певцов, тысячи песен чище, стремительней, печальней твоей, Тысячи стонов ожили во мне, чтобы не умирать больше. Одинокий голос, как моё отражение — Внимая, никогда не перестану тебя прерывать, Никогда не отступлю, никогда не подражая, Никогда нежный стон невоплощенной любви не оставит меня, Никогда не буду спокойным ребёнком в ночном безмолвии, там На берегу гонец сладкого ада явился из волн, и я узнал его. Скажи, что со мной? Если у меня есть много, дай больше, ещё в тысячу раз больше. Неужели это слово? (я покорю слово), Последнее, возвышенное, выпущенное вверх стрелою. Что это?.. Внимаю… Волны, я опускаюсь в вас, Берега, за что так невнятно? Вы ли это шепчете откровенно, чисто, только прежде я не узнавал. Вы шепчете одно слово: «смерть», «смерть», «смерть», «смерть». И это не голос птицы, и не мой, но созданный для меня, Бормочет обезумевшей трелью: «смерть», «смерть», «смерть», За что так невнятно?.. О, мой демон, брат мой, ты пел мне, Пел мелодично, искренне, безнадёжно, И теперь я знаю, что тебе ответить. Я услышал слова истины, их не произнести дважды, В бормотании моря на берегу Смысл волн и твоей светлой грусти, мой одинокий брат, за что так невнятно, Как будто из колыбели, раскачивающейся бесконечно, море смеялось». Голос то шептал, то восклицал страстно, вздрагивал безнадёжно. То яростно звенел, летя к звёздам, то бессильным дымом стлался над травой. Шторм разорвал сонный вечерний покой и утих. Ответа не было. Хин его и не ждал. Облака совсем угасли, озеро слилось с потемневшими берегами. Правитель расстелил шкуру мехом внутрь и закутался в неё. Ветер с бездомной тоской тоненько посвистывал в стеблях.
Холодные пальцы мимолётно коснулись щеки. Одезри тотчас проснулся, открыл глаза, не успев вспомнить, где находится. Сначала он с удивлением воззрился на стену, освещённую тающей Сайеной. «Крепость помолодела?» — тупо пронеслось в голове. Тёмный высокий силуэт на звёздном фоне ночи вызвал другую странную, короткую мысль: «Сон».
Силуэт повернулся и бесшумно поплыл вдоль стены. Хин медленно сел, затем кое-как поднялся на ноги, стараясь всё так же кутаться в шкуру, и пустился вдогонку. Сил'ан оставил тяжёлую дверь у входа настежь открытой, но сам пропал. Одезри не торопился шагнуть в темноту чужого дома.
— Синкопа, — позвал он негромко, надеясь, что любопытный паук по обыкновению бегает поблизости.
— Тут, — таинственным шёпотом сообщили с потолка.
