или вон упражнениями всякими. Ега называется.
- Сама ты Яга! Йога! Ты из воздуха получай! Я мужчина основательный, зрелый и привык брать ынеркию от натурального продукта. Поздно переучиваться… Наливай!
Раньше бы она закатила монолог на полчаса, но тут притащила четверть, скупой рукой плеснула в банный ковшик:
- Ладно, чтоб склеилось у них.
- Давай, чтоб операция у нас склеилась! Давно мы с тобой не шаманили, а? Не страшно хоть? А то прими для храбрости.
- У меня кундал и без горилки тутан!
- Сигналы-то наши помнишь?
- Еще бы! И сейчас в ушах стоит, как ты воробьем чирикал! - усмехнулась Сова, делая глаза загадочными. - А какие силы и средства приготовить?
Дед развалился на полке:
- Лопату, грабли и кусачки возьми.
- Козла брать?
- На что?
- В дозоре постоит. Или для отвода глаз.
- Сама постоишь для отвода. Еще прихвати калоши резиновые…
И захрапел, старый черт! А тут хоть сама с собой разговаривай или с козлом. Сова грядки пополола, вечером полила огород и снова в хату прокралась, а у молодежи там опять дискуссия: и Оксанка на шаманском уже чешет, и Юрко вроде язык вспомнил, но никак договориться не могут. Ладно, может, к утру разберутся…
Заполночь бабка Курова растолкала, умыться подала. И сразу стало видно, отдохнул дед - заметил, наконец, Сову и, леший, ущипнул за талию.
- А ты еще ничего, юрюнг курдук!
Ласковое слово перед операцией, оно ведь как политзанятие, дух повышает. Быстро собрались и огородами на край села. Там бабка встала в дозор среди крестов и надгробий, а Куров калоши надел, кусачками проход в колючей проволоке сделал, проник на контрольно-следовую полосу и оттуда уже давай соловьем ее высвистывать. Сова к нему проползла и тычком в бок:
- Сдурел, что ли? Начало августа. Соловьи-то не поют давно!
- Забыл! Да кто их слушает-то теперь? Все одно не поймут.
- Не нарушай маскировку!
- А как тебе сигналы-то подавать?
- Козлом кричи, Степкой. Его все знают… Дел даже обиделся:
- Ты бы его переименовала, что ли, другой паспорт выписала…
- Погожу пока. Ты еще мне предложение не сделал… Он аж подскочил, забыв, что находится в запретной зоне
да еще под яркими фонарями:
- Какое еще предложение? В ночной клуб, что ли?
- Для начала, может, и в клуб…
Куров первый пограничный столб подкопал, раскачал его и перевернул гербами наоборот.
- Ты еще там плясать пойдешь, - сказал, - как Тамарка Кожедуб.
Сова граблями полосу разровняла, следы скрыла.
- Что бы и не поплясать? Я женщина свободная…
- Наблюдение веди! - застрожился дед. - Свободная… Таким образом они пять погранзнаков развернули, уже до
таможни рукой подать, а у бабки будто свербит - задирать начала с каждым столбом. Один тугой попался, ну и стали вдвоем его крутить, и Куров невзначай приобнял Сову вместе со знаком. Так она вывернулась и чуть граблями не огрела:
- Чего это ты позволяешь себе? На операции? Хоть бы подарочек какой подарил сначала…
- Пенсию принесут, я тебе леденцов куплю, - пообещал он. - Давай не отвлекайся!
- На что мне твои леденцы? Хочу колечко, с бирюзой. В магазине видала.
В общем, чего-то закапризничала старуха, а это значит - до конца операции. Никак нрав не изменился! И выбирает самый критический час, когда затаиться надо, язык прикусить, слиться с окружающей местностью под носом у противника, а она в это время чего-нибудь требовать начинает. Полагая, что ему будет трудно отказать и, уж если пообещал чего, потом выполнять придется. Куров еще с партизанских времен этого терпеть не мог, оттого и не хотел брать ее в пару на задания. И хорошо, уже ночь, контрабандисты сами вышли на операции, а то бы его с бабкой давно заметили в запретной зоне
- Я тебе одно уже дарил, - буркнул дед. - Серебряное… Заметай следы ровней! Чернобай обнаружит!
- Так оно износилось - с руки спадает!
- Привязывай. Изолентой примотай! Ыррыатын…
- Что я тебе, электрический провод? - распрямилась бабка и подбоченилась. - Под напряжением?
А видеокамера в это время рыскает, шарит вдоль стены. Дед повалил Сову и к земле прижал:
- Ладно, куплю. С бирюзой… Только не вставай, ползком надо.
- На что мне твое колечко? - завредничала. - Тьфу на него! Тундара ты якутская…
- Тебе чего надо, Елизавета? - отчаялся Куров. - Весь день в бане просидели, могла там сказать. Операцию завалишь.
- Отдохнуть хочу. - И распласталась на КСП. - Притомилась.
- Вперед! Санаабар…
- Поди, не семнадцать лет! Я женщина зрелого возраста. И вся такая упревшая…
- Вставай на четвереньки и вперед!
- Чего ты раскомандовался? - На четвереньки-то встала, но не пошла. - Я кто тебе? Женись, тогда и командуй!
- Ишь что захотела! Только и смотрят, как бы на себе женить! Ну и бабы пошли! Тундара кириккитте! Помогай давай!
Дед в одиночку очередной столб раскачать попробовал - не поддается.
- А вот не буду помогать! Что ты сделаешь?
- Что я раньше делал, когда ты шевелиться не хотела на операции?
Она мечтательно глаза закатила:
- Ой!Ой! Что делал! Что дела-а-ал! Да если б ты, как раньше, я б с тобой походила на операции. А нынче у меня никакого интересу. Так что подчиняться отказываюсь, пошла домой.
И поползла прочь.
- Ты это брось! - Куров поймал ее за подол. - Не путай интересы. Мы по совести на операцию пошли. Юрку помогать Арсана Дуолайю изгонять. А не из каких-то там… личных интересов.
Этот довод бабку вразумил, хотя все равно проворчала:
- Всю жизнь вот так и маюсь… Ни жена, ни вдова… Кургыттара айбасы! Нет бы сказать: Елизавета - юрюнг, солнце! Юрко вон как Оксанке говорит? Учись у молодых-то, старый пень.
- Юрюнг, юрюнг, заметай следы!
Еще три столба развернули, и вот она уже, таможня с башней, и хоть людей никого, одни таможенники, но камеры отовсюду зырят, настроенные на всякое движение. Хорошо, откуда-то цыплята взялись, бродят в свете фонарей, зернышки собирают - сбивают с толку аппаратуру.
- Зря козла не взяли, - пожалела Сова. - Я бы его попасла… Вот тебе и легенда.
- Кто ж ночью козлов пасет? - Дед бинокль достал. - Тем паче на асфальте…
- Он же у меня окурки собирает. Большой охотник до табака…
- Не годится, подозрительно.
Сова задрала голову, рассматривая башню и обвисшие от безветрия государственные флаги.
- Как же отвлекать будем? Вовченко вон с трубой сидит. И дальше видит, чем ты.
- Надо думать, как… Ты же раньше сообразительная была.
