Цареубийцы (1-е марта 1881 года)

— Ты куда?

— Я раненный…

— А ты?

— За патронами, ваше благородие.

Сосущая тоска поднялась на сердце Афанасия. Стало казаться — все потеряно.

XII

Сзади Афанасия, снизу из обрыва, кто-то свежим, спокойным, красивым, барским, картавым голосом сказал:

— Ну-ка, бг’атцы, кто из вас?.. Пг’отяни мне г’уку, помоги взобг’аться. Пачкаться неохота.

Афанасий отполз к круче и оглянулся. Внизу, на уступе стоял молодой свитский генерал. Появление его здесь было совсем необычно. Тут были цепи — солдатские цепи. Тут было самое пекло боя. Люди в измазанных грязью, пылью, потом и кровью мундирах, с бледными лицами, с лихорадочно-напряженно смотрящими глазами; тут было тяжело, страшно и вовсе не весело и не празднично. Не место тут было свитским генералам, да еще таким, что точно во дворец, на бал пожаловали. А генерал был именно веселый и праздничный. Прекрасно сшитый — «Богдановский» (опытным взглядом петербуржца, щеголя-гвардейца, определил Афанасий) длинный темно-зеленый сюртук, такой новый, точно сейчас от портного, прекрасно сидел на высоком, стройном генерале. Серебряные погоны с вензелями, свитские аксельбанты, новенькая белая фуражка, в петлице Георгиевский крест на свежей ленточке, шарф с кистями, сабля, — все было чистое, почти незапыленное. Красивые рыжеватые бакенбарды были тщательно расчесаны, пушистые усы лежали над детскими пухлыми губами, ясно смотрели веселые большие глаза.

Афанасий протянул руку генералу, тот крепко обжал се маленькой рукой, туго затянутой в перчатку, и легко вскочил на гребень. Афанасий почувствовал тонкий запах одеколона.

— Тут стреляют, ваше превосходительство, — сказал Афанасий. — Надо лечь.

— Э, милый мой, на войне всегда стреляют. На то и война. Генерал спокойно прошел к цепи, стал между лежащих солдат, расставил ноги в щегольских высоких сапогах, с прибитыми к каблукам мельхиоровыми шпорами, не спеша вынул бинокль из футляра и стал смотреть на турок. Пуля щелкнула в землю у самого его каблука — генерал не шелохнулся.

Вся солдатская цепь смотрела теперь на генерала, не сводя с него глаз.

— Да что он, нешто заговоренный? — прошептал лежавший рядом с Афанасием младший унтер- офицер Дорофеев. — Ит как стоит-то! Монамент!

— Братцы, вот это-так генерал, — прошептал, приподнимаясь на локте, белобрысый Малахов, и сейчас же скорчился от боли — пуля пробила ему плечо.

Генерал окончил свой осмотр, отошел несколько назад и сказал кому-то, должно быть. следовавшему за ним, но не решавшемуся выйти.

— Штабс-ротмистр Цуриков, пригласите ко мне сюда генералов Полтина и Цвецинского. Скажите: генерал Скобелев с приказанием от генерала Драгомирова.

— Скобелев!.. Скобелев!.. — понеслось по цепи. — Вот он какой Скобелев!

— Видать, дело понимает.

— С таким не пропадешь.

— Теперь — шалишь, турки!

— Скобелев!

Скобелев повернулся снова к цепи и, как будто тут не свистали пули, не лежали убитые, не стонали и не корчились раненые, прошел по цепи и спросил молодого солдата:

— Первый раз в бою?

— Первый, ваше превосходительство. Не доводилось раньше.

— Пиф-пафочек не боишься?

Солдат, лежа у ног генерала, молча улыбался. Пули свистали и рыли землю кругом. Неслышно падали скошенные ими жерди виноградников.

— Ничего, брат. Та, что свистит, пролетела уже, не ужалит. Бояться нечего.

— Чего ее бояться-то, — смущенно сказал солдат. — Все мы под Богом ходим.

— Верно, братец. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Солдат молчал. Его сосед ответил за него генералу.

— Так точно, ваше превосходительство.

Скобелев вышел навстречу подходившим к цепям генералам.

Иолшин вышел на гребень, под пули, спокойно нахмуренный. Старый кавказский генерал, он знал, что такое огонь; когда надо — тогда надо, а когда не надо, то зачем? — говорило его суровое, загорелое темное лицо.

Элегантный, в свежем стрелковом мундире, Цвецинский был наигранно спокоен. Он непроизвольно помахивал рукой и смотрел то на своих стрелков, густыми цепями лежавших впереди, то на турок, бывших совсем недалеко.

Свита, начальники штабов, ординарцы и штаб-горнисты остались внизу, в мертвом пространстве.

— Вот, ваше превосходительство, — звучно и красиво картавя и так спокойно, точно это было не на поле сражения за только что перейденным Дунаем, а на маневренном поле под Красным Селом, или в кабинете над разложенной картой, — говорил Скобелев, — нам отсюда все хорошо видно и все ясно. Вот там, — Скобелев рукой в белой перчатке показал вправо, — это Систовские высоты. Вы видите, какая местность. Виноградные сады, между ними глубокие рвы, каменные стенки… Во все стороны вьются узкие тропинки. Совсем траншеи.

Точно уже был там Скобелев, точно все это сам видел и прошел. Таково было свойство этого человека — посмотрел в бинокль и увидел все до последней мелочи.

— Как видите, там полно турок! Так и копошатся синие куртки их ашкеров. Так вот, генерал Драгомиров приказал 2-й бригаде генерала Петрушевского взять эти высоты. Ваше превосходительство, — повернулся Скобелев к Цвецинскому, — с вашими стрелками должны содействовать этому отсюда атакой во фланг… Вашим, — повернулся Скобелев к Иолшину, — Волынцам и Минцам оставаться на занятой вами полиции и сковать турок на их местах. Ваше превосходительство, — снова повернулся Скобелев к Цвецинскому, — вы ничего но будете иметь против, если я поведу ваших стрелков?

— Пожалуйста, ваше превосходительство, — любезно сказал Цвецинский.

Вся группа генералов пошла вниз к ожидавшей их свите.

XIII

— Ваше превосходительство, колонны генерала Петрушевского поднимаются на Систовские высоты. Прикажите батальонам резерва подойти ближе.

Скобелев отдал приказание генералу Цвецинскому, и сам Цвецинский, и его свита, — никто не удивился этому. То, как вел себя здесь, на поле сражения, Скобелев, как ходил он по цепям, не обращая внимания на пули, дало ему это право еще больше, чем его свитские аксельбанты. То, что про него говорили раньше: «Халатников бил в степях — пусть попробует настоящей войны», — сразу было оставлено и забыто. «Скобелев приказал»… «Скобелев поведет» — в этих словах уже было обаяние имени, была магия победи.

Сопровождаемый каким-то случайным ординарцем, Скобелев, не имевший никакого определенного места, бывший, как и Порфирий, в «диспонибельных» при генерале Драгомирове, — легкой походкой спустился в балку, бережно, боясь замочить свои сапоги, перешел через ручей и стал подниматься на уступ,