Мелкие черты лица огрубели, скулы выдались, маленькие, узко поставленные глаза смотрели на Веру напряженно; стриженые волосы очень изменили и опростили лицо. За годы революционной работы сильно изменилась Перовская. Одета она была опрятно, но и очень просто. Горничные в доме Разгильдяева одевались много лучше. Светлая с черными цветочками ситцевая блузка были забрана под юбку и подпоясана широким черным кушаком с простой пряжкой.
Пожалуйте, пойдемте ко мне. Мне Николай Евгеньевич много говорил о вас, да ведь мы и раньше встречались. — улыбаясь, сказала Перовская.
Улыбка скрасила ее некрасивое, усталое лицо. В спальне Сони, куда они прошли, было чисто и аккуратно прибрано. Две железные кровати стояли вдоль стен, ситцевая занавеска висела на окне. На висячей этажерке лежали книги. На столе валялись газеты.
В комнатах был тот жилой запах, присущий летом деревянным, густо населенным домам без водопровода.
— Ну, что же, побеседуем, — сказала Перовская, приглашая Веру сесть на простой соломенный стул. — Все мы с этого начиняем. Обнюхаемся, как говорит Андрей Иванович. Вот так — познакомишься, поговорить с «хорошим» человеком, и яснее, и веселее станет жить… Откроются горизонты. Книга того не дает, что даст живая беседа. Слово лучше учит. А потом и пойдешь за этим человеком. До конца поверишь ему.
Вера смущенно смотрела на две одинаково постланные, накрытые простыми серыми одеялами кровати.
— Вы не одна живете, Софья Львовна? — понижая голос. спросила Вера.
— Сейчас одна… Это для Андрея Ивановича, когда он сюда приезжает.
Вера смутилась и покраснела. Перовская заметила ее смущение.
— Когда работаешь, вместе и во всем единомышлен, так естественно, что живешь имеете общей жизнью. В этом прелесть свободы.
— Вы… вышли замуж?
— Нет. Андрей женат. Он добивается развода, но не для себя, а для жены. Но жена не дает ему развода. Да это нам и не нужно. Мы люди свободные, у нас нет предрассудков.
— Но, как же? Брак?..
Перовская сухо засмеялась.
— Ни я, ни Андрей в Бога не верим. Для нас — Бога просто нет. Значит, нет и таинств, нет ни церкви, нет и попов.
Перовская замолчала, Вера тихо сидела и ждала, что скажет дальше эта смелая, необыкновенная девушка.
— Так вот, Вера Николаевна, — начала говорить Перовская, — скажите, что же больше всего волнует вас? Какие «проклятые» вопросы встали перед вами и мучают вас, что привело вас из вашей золотой клетки на страдный и бедный путь революционера?
— Ах, милая Софья Львовна, так о многом, многом мне нужно расспросить вас! Так все для меня вдруг как-то осложнилось. Ну, вот, хотя бы сейчас… Война… Русские войска перешли через Дунай. Везде повешены флаги, идет народное ликование…
— Народное ли? — тихим голосом вставила Перовская.
— Горят газовые звезды и императорские вензеля. Пушки палят с крепости. На спичечных коробках портреты героев. Имена Скобелева, Драгомирова не сходят с уст. Лубочные картины… Иллюстрации Брожа…
Вера проговорила все это быстро, сразу, задохнулась, смутилась и замолчала.
— Я слушаю вас, Вера Николаевна. Что же дальше? Иллюстрации Брожа…
— И корреспонденции Суворина в «Новом времени». Крестьянского в «Правительственном Вестнике», Немировича-Данченко, — а более того, письма моих дяди и кузена — везде восторг победы, преклонение перед героями войны и особенно перед Скобелевым. Я теряюсь. Скобелев!.. Скобелев!.. Я спросила дедушку. В нем есть старческая мудрость. Я его уважаю. И вот, что он мне вчера сказал: «Россию клянут за самодержавие. В России, мол, — касты… Все заполнило дворянство, простому человеку хода не дают… Да герои-то наши откуда? Из народа… Скобелев! Сын генерал-адъютанта и внук солдата! Солдата!! Это — не дают хода? А? Сестра его, к слову сказать, писаная красавица — княгиня Богарне — в свойстве с герцогами Лейхтенбергскими, в родстве с Императором Австрийским и Наполеоном!.. Внучка солдата!.. Сдаточного, крепостного раба!.. Да благословлять надо такое рабство, такое самодержавие»… — вот что сказал мне вчера дедушка и что я дословно, до самой интонации его голоса запомнила. И меня это так смутило. Вдруг показалось мне, что весь прошлый год мучительных дум, колебаний, сомнений, исканий — понапрасну, что жизнь проста, что не нужно задумываться, но нужно жить вот этой старой мудростью…
— Плыть по течению, — перебила Веру Перовская. — Мы учим плыть против течения.
— А я думала, — не слушая Перовской, продолжала Вера, — надо вернуться к исходной точке… К Казанской!.. К Государю, к Царской России! С ними победы, слава, великое и честное дело освобождения славян… С ними — подлинная свобода!
— И я, Вера Николаевна, пережила такие же колебания, такие же сомнения… Но это потому, что мы не видим иной стороны медали. Освобождение славян?.. Свобода от Царя?.. Все это приснилось вам. Это дедушкина сказка… Скобелев — наемная царская собака, крестьянский выродок, пошедший служить царям за вензеля, аксельбанты, за сытый кусок хлеба… Победы… Слава… Свобода… Что вы, Вера Николаевна! В армии и кругом нее идут неимоверные хищения… Интенданты и подрядчики наживаются на крови Русского солдата. Отпускают сапоги с картонными подошвами, я себе строят каменные дома. Корреспонденты об этом не пишут, художники этого не зарисовывают… Ваш дедушка вам этого не расскажет… Командиры — необразованные дураки, не понимающие военного дела…
— Софья Львовна. Перешли Дунай!.. Победы!..
— Постойте, подождите… Скобелев — авантюрист. Ему — победы. Ему — слава. На прошлой неделе я ехала в Петербург. Мимо меня тянулись длинные поезда красных товарных вагонов, наполненных изможденными, искалеченными солдатами. Окровавленные повязки, бледные лица. Безрукие, безногие… Такое горе, какое описать невозможно! И туг же рядом — синие и малиновые вагоны, бархатные обивки, шампанское, полуобнаженные женщины, штабные офицеры и интенданты, смех, шутки, веселье… разгул… Вот что такое война, о которой нам не напишут никакие корреспонденты. Война — это неурядица, неразбериха, бестолочь, суматоха.
— Но Дунай, Софья Львовна, Дунай!..
— Да, перейден. Что из того? В обществе — недовольство. Флаги вешает полиция, а не народ. Дворники зажигают плошки, а по рукам ходит стихотворение крепостника Некрасова, который умеет подладиться к общественному настроению. Вы знаете его?
— Нет.
— Так вот слушайте:
