и не считала серьезной угрозой нашему строю. Их так было легко при желании пересажать! Потом, при Горбачеве, когда они расплодились тоже с тараканьей скоростью, я любила говорить им в лицо, если они пытались навязать свой товар (да, к тому времени они уже настолько охамели!): – Андропова на вас нет!
От этого вроде на душе становилось приятнее. Но их число и не думало сокращаться. А вскоре и вся страна превратилась в один большой грязный базар. Но это уже совсем другая история….
Во все остальные магазины в Москве я тогда была вынуждена заходить ради мамы и обычно не переставая ныла, что я устала и хочу домой. Особенно ненавидела я магазин «Ванда» и очереди за косметикой. Я не понимала, почему для мамы эта ерунда так важна: ведь она и без нее очень красивая!. (Честно говоря, и до сих пор этого не понимаю… ). А еще маме нравилось заходить в магазины соц. стран, многие из которых были на самых окраинах города – «Ядран», например. Были в столице и магазины наших союзных республик. Какой красивый национальный шелк продавали в магазине «Таджикистан»!
Мама была неутомима и носилась по магазинам с ураганной скоростью, чтобы все успеть. Я едва за ней поспевала. Обычно, если было можно найти уголок, где меня можно было посадить вместе с сумками, мама так и делала, а сама шла покупать что ей там было нужно. В пределах магазина, конечно, и только когда я достигла определенного возраста (лет 12). В Москву ездили, как я уже сказала, не за повседневными предметами первой необходимости, а за чем-нибудь особенным, интересным, таким, какого у нас не было. Я считала хождение по магазинам – вот такое, а не просто за хлебом, молоком, маслом или конфетами, как дома – пустой тратой времени и очень неприятным занятием. Когда я в первый раз услышала, что в Голландии многие женщины считают шоппинг своим хобби, я долго и искренне хохотала. И мое мнение на этот счет не изменилось и по сей день. Да, очередей здесь часто нет, или они короче, чем были у нас (только не перед праздниками!), но само занятие от этого приятнее не стало. Хотя западных людей можно простить за то, что у них такие хобби – у них же по большому счету больше ничего в жизни нет!
Часто мама или Шурек (или оба они одновременно) ездили в Москву не просто так, а в однодневную командировку, а за покупками ходили только уже после всех своих там дел. Трудно описать это словами, но одним из самых моих любимых занятий было встречать маму и Шурека из таких их «экспедиций». Обычно встречать их мы шли с бабушкой, на трамвайную остановку, ближе к 11 часам вечера. Вокзал от нас был слишком далеко. Наша остановка была «на горе» – на холме, возвышавшемся над нашим кварталом, где трамвайная линия круто поворачивала – так, что далекий скрип трамваев на повороте хорошо было слышно у нас дома по вечерам и ранним утром, когда было тихо. Располагалась она в сени высоченных старых тополей, рядом с водочным магазином, который в народе до сих пор называли по имени его дореволюционного владельца. Но к этому времени он, конечно, уже давно бывал закрыт, так что все вокруг было спокойно. Мы были не единственными, кто выходил на остановку встречать своих родственников, так что было не скучно. С каким нетерпением ждала я каждого трамвая – окажется ли это «тройка» или «девятка», идущие с вокзала? И если да, то тогда уже можно было высматривать в них маму и /или Шурека! (О том, пришла электричка или еще нет, можно легко было догадаться по тому, насколько был заполнен трамвай.) Было что-то волшебное в их лицах, когда они появлялись на ступеньках трамвая в бледном свете уличных фонарей. Не просите меня объяснить, почему. Не знаю. Но именно такое у меня было ощущение. А потом мы спускались вниз по «горе», помогая им нести сумки, а они рассказывали нам о том, как прошел их день… И все это – опять-таки неторопливо, без спешки, без страха быть на улице так поздно.
На время летней Олимпиады Москву закрыли для приезжих. Тогда я обижалась на это, а сейчас понимаю, что правильно сделали. Нас в стране было 250 миллионов человек. Представляете себе, что началось бы в столице, если бы туда в то время решили приехать из любопытства хотя бы 5 % населения?! Тем более, что тогда людям это было вполне по карману. Это было то единственное лето, когда мы буквально с утра до ночи не отрывались от телевизора, несмотря на прекрасную погоду на улице (за все две недели Олимпиады дождь шел только один день). У Шурека был отпуск, а мы оба любили спорт – по крайней мере, в качестве зрителей. По первому каналу в те дни практически больше ничего не показывали – Олимпиаду да новости, но нам это было вполне по душе. Я болела «за всех темнокожих» – от кубинца Сильвио Леонарда и бразильца Жоао Карлоса де Оливейры, которых, как я считала, несправедливо засудили, до британца Дейли Томпсона. Но всеобщим любимцем в нашей стране в те дни был, конечно же, эфиопский стайер Мирус Ифтер! Маленький, хрупкий, лысый и уже не юный отец 6 детей совершенно покорил нашу публику своими победами в беге на 10.000 и на 5000 метров. Трибуны скандировали его имя!
Это было такое время, которое современной молодежи трудно себе представить. Когда на Олимпиаду не пускали получающих миллионы от спонсоров профессионалов (и западные спортсмены, участвовавшие в ней, обычно уходили в профессионалы после окончания своей карьеры в любительском спорте!).Когда не было на бортиках спортивных сооружений никаких «брендовых» реклам. Когда победа была прежде всего предметом гордости за свою страну, а не средством пополнить банковский счет. Помните?
«Шествуй на Олимп гордо, к солнечной стремись награде
Ради красоты спорта, Родины своей ради!
Надо побеждать честно, надо жить на свете ярко!
Сложат и о нас песни, – будет небесам жарко!»
И это были не слова. Среди наших спортсменов были студенты, были армейские служащие, были представители разных профессий. Конечно, им делались какие-то скидки в отношении того времени, которое они проводили на месте своей профессиональной занятости, конечно, им делались и какие-то материальные поощрения, но занимались они спортом не «ради длинного рубля» и не рекламировали с фальшивой улыбкой нижнее белье или часы какой-то марки. Возьмите хотя бы того же маминого любимца Старшинова – хоккеиста и кандидата наук ! Спортсменов нельзя было покупать и продавать как вещи, как это происходит сегодня. И как бы они ни выпендривались нынче друг перед другом своими гонорарами, они не больше чем дорогостоящие рабы. Но еще более жалки современные спортивные комментаторы, которые со слюнками у рта все считают чужие деньги: «Эх, а знаете, сколько он получит, если вот сейчас возьмет эту высоту?!…»
…Когда Олимпиада закончилась, мы с мамой поехали в Москву – и я почти с трепетом бродила по Лужникам, думая о том, что мои ноги ступают там, где пробегал Мирус Ифтер…
В киосках вокруг Лужников продавали остатки запасов упакованной в целлофан еды, которой питали спортсменов: нарезанную ломтиками финскую -ой, опять!- колбасу «салями» и «Фанту», которую мы тогда впервые попробовали. Что я могу сказать? Мое поколение ее не выбирало … А «Пепси-Кола» вообще на вкус отдавала мылом. Москвичи были не в восторге от того, что мы, провинциалы, вернулись в Москву. «По нам, так пусть бы эта Олимпиада длилась вечно!»- говорили они. И я заметила, что больше всего провинциалов не любят именно те, кто сам только недавно переехал в Москву из какой-нибудь глухой деревни.
Но была еще и другая Москва – тихая, неспешная, милая. Я видела ее, когда мы с мамой ездили туда не на один день, а на неделю – чаще всего на ВДНХ, в ее командировку. В такие дни нам не надо было галопом бегать по магазинам, а потом – таким же галопом на вокзал, чтобы успеть на электричку. Мы обычно останавливались в одной из гостиниц около ВДНХ- «Алтай» или ей подобных. Тогда это были вовсе не ночлежки для гастарбайдеров, а вполне приличные гостиницы. Хотя и в комнате с нами обычно была еще одна какая-нибудь командировочная женщина. Днем мы, как правило, были на самой выставке – мамин завод частенько посылал туда свои экспозиции. Зато потом можно было, отделавшись, спокойно гулять по городу. Пойти на Красную Площадь когда уже было темно. Завтракать и обедать в моей любимой столовой возле гостиницы «Космос» (я еще хорошо помню, как ее строили красивые югославы!), где были такие вкусные сметана в стаканах, бефстроганов и лимонное желе. Ужинать купленным в молочном магазине топленым «Можайским» молоком с вкусным московским хлебом. И, самое главное, никуда не торопиться… В той Москве я действительно хотела бы жить и работать. Вот только ее давно уже нет…
…На всякий случай я морально подготовила себя к тому, что в институт с первого раза я не пройду. И даже придумала уже, что буду делать год в таком случае (пойду к маме на завод работать фотографом). Во-первых, для того, чтобы в случае чего не расстраиваться, во-вторых, из-за того, что все мы были наслышаны о том, что «в такие вузы берут только по блату», в-третьих, потому что когда я подала туда документы, оказалось, что конкурс на факультете, на который я собиралась поступать, составлял 8 человек на одно место! Это означало, что надо было набрать на 4 экзаменах по меньшей мере 18 баллов – не
