– Не втягивай меня в это, пожалуйста.
– Нет, дорогой мой, к сожалению, ты уже втянут, мы все она команда, и если будем держаться вместе, после его смерти заработаем еще больше, чем раньше.
– Я в тюрьму не хочу, мне там деньги особо не понадобятся.
– Никто не хочет, никто туда и не пойдет, – женский голос звучал так спокойно, будто не убийство с тюрьмой обсуждались, а погода на завтра. – Если ты не запаникуешь и всё дело не испортишь, все останутся на свободе.
– Толик в курсе? – мужской голос отчаянно грустил в данной ситуации.
– Разумеется.
– И как он к этому отнесся?
– Без особой истерики, – сухо ответила женщина. – У нас не было другого выхода. Ты же знаешь, как у него упало зрение за последнее время, он почти совсем ослеп и потерял остатки рассудка, угрожал, шантажировал, всех нас под монастырь мог подвести.
– Но неужели убийство было единственным выходом?
– Представь себе, да. И возьми себя в руки, все будет хорошо, всё лишнее и ненужное, что могло бы навести на размышления и подозрения, я убрала. И хватит болтать, пора действовать. Я лишний раз светиться не собираюсь, меня в его окружении никто, в общем-то, и не знает, тебе возле трупа тоже делать нечего, надо придумать, кто и как может его обнаружить и сообщить ментам.
– Я могу позвонить домработнице, сказать, что не могу дозвониться до Марка, телефон второй день не отвечает и попросить ее сходить сюда, поглядеть, в чем дело.
– Отличная мысль, он же где-то здесь вроде живет?
– Да, на другом конце поселка, присматривает за дачей.
– Звони прямо сейчас.
– Не поздно?
– Нормально, не оставаться же ему в доме до конца недели!
Мужской голос послушно созвонился с домработницей и выразил свое беспокойство по поводу молчащего телефона.
– Она сказала, что сейчас придет, поехали отсюда поскорее.
И они торопливо прошли мимо нас буквально на расстоянии вытянутой руки. Будь мы отчаянными, храбрыми, сильными и отважными, вполне могли бы схватить, заломать, связать и устроить самосуд. Но, мы такими не были, поэтому злодеи спокойно покинули дом и вскоре откуда-то со двора раздался звук заработавшего двигателя машины.
– А мы чего стоим? Домработницу ждем? – тихонько проскрипела Тая. – Может, побежим отсюда, а?
Мысль мне показалась здравой.
Глава седьмая
Забравшись в авто, Таисия внезапно расхрабрилась и предложила отъехать куда-нибудь в кусты, дождаться домработницу и поглядеть, что дальше будет.
– И так понятно, что будет, она позвонит тому дядьке, которому в тюрьму не охота, а потом ментам или сначала ментам, а потом дядьке, и через десять минут сюда слетится стадо ментозавров. Очень кстати мы будем сидеть тут в засаде, да?
Я включила зажигание, и мы покатили восвояси.
– Надо же, как мы удачно съездили, а? – Тайке не сиделось на месте от переполнявших чувств, она ерзала по все стороны, подпрыгивала на месте, чем раздражала и отвлекала меня от управления транспортным средством. – Считай, всё преступление раскрыли, да?
– Да ну? И ты знаешь, кто эти люди? Можешь назвать их по имени и опознать в лицо?
– Сена, что ты мне всю радость сразу портишь? Что ты за человек неприятный такой?
– О! – внезапно осенило меня. – Тапки! Войлочные тапки!
– Господи, о чем ты? Какие тапки? Не пугай меня!
– Там, в огороде я видела войлочные тапки, бабульки в таких греются зимой, еще подумала, какая только ерундень не валяется на садово-огродных участках. Так вот, помнишь, тетка говорила, что Марк почти совсем ослеп? Вот почему он как сидел, так и остался сидеть, не отреагировав на появление убийцы! Она подошла бесшумно, в войлочных тапках, он ее просто не увидел, понимаешь?
– Я не помню, чтобы тетка хоть раз произнесла имя «Марк», она, да и мужской голос всё время говорили «он».
– Считаешь, они могли обсуждать убийство кого-то еще? Я так не думаю. В комнате с диваном и зеркалом я споткнулась о сломанную трость, это вполне могла быть не просто трость для особых понтов, а трость для слепого. И сломать он ее мог сам в приступе отчаяния. Поэтому и взгляд у него был такой потусторонний, и двигался он так медленно и неуверенно, он мог уже практически ничего не видеть.
– Это всё, конечно, очень правильно звучит, я вот только одного не могу понять, как же он рисовал, если даже не увидел, как к нему подкрадывается убийца в старушечьих тапках? Не мог же он зрение за один вечер потерять, вот так что бы бац – и всё.
– Да, вот это очень и очень интересно. Напрашивается единственно возможный вариант: рисовал не он, а кто-то другой. Тогда понятно становится, как смог измениться рисунок на мольберте и о каком таком шантаже они говорили, Марк мог пригрозить им рассказать всю правду.
Притормозив на светофоре, я сама то и дела подпрыгивала, впав в нешуточное возбуждение от собственной гениальности. Что я делаю до сих пор в нашей занюханной газете? Мне пора открывать собственное дело: детективное агентство «Супермозг».
– Черт знает что получается, зачем выдавать за художника полуслепого мужчину, устраивать такой сложный карнавал? Могу понять, певец может быть не настоящий или за писателя пишет целая толпа, но почему художник? Какая разница, кто кисточкой малюет, ведь главное результат, верно? Художнику ни к чему ведь лицом торговать, правильно?
– Без понятия, не знаю, как у них там, в художественной кухне дела обстоят.
– А не съездить ли нам в Союз художников? Не поразнюхивать ли чего интересного? Потолкаться в курилке…
– Посидеть в ресторане! – подхватила я, догадавшись, к чему она клонит. – Опять получится не расследование, а вечеринка с петардами, знаю я тебя! Нет уж, никаких Союзов, никаких курилок.
– Гнусная ты, Сена, зеленая пупырчатая зверушка-квакушка!
Пока доехали домой чуть не разругались, но на прогулке с Лавром пришлось помириться, текущие расследовательские дела требовали мирного обсуждения.
– Если Марк не настоящий художник, а просто «витрина», нанятой персонаж, быть может, они его гримировали? Создавали усиленно загадочный образ, оттого и лицо белое, а все остальное человеческого цвета?
– Да, кстати, – я не могла не удивиться такому нешуточному прорыву Таискиной мысли, – вполне возможно. Комнатка с диваном, столом и зеркалом, где я о трость споткнулась, вполне сошла бы за гримерную. Эх, узнать бы, кем на самом деле был этот бедный красивый Марк, который и не Марк, наверное, вовсе и уж тем более никакой не Лессер.
– То есть, ты вот так сходу уверилась, что твой обожаемый кумир ни разу не художник, да? – хмыкнула Тайка.
– Слепой художник, как и глухой музыкант – это вряд ли возможно.
– Глухой музыкант был – Бетховен.
– Он не сразу оглох, а постепенно.
– Так может и твой гений не сразу ослеп, а постепенно.
– Тай, ты на скандал что ли нарываешься, я не пойму? Ты же сама слышала, что Марк там всем угрожал и шантажировал, чем, по-твоему, он мог их шантажировать, какой такой правдой? Только тем, что он никакой не художник, активно общающийся с параллельными мирами, что всё это дутые байки ради пиара.
– Ладно, разберемся, что к чему, – с умным видом изрекла она, и позвала Лаврентия.
Вернувшись домой и покормив пупсика, я прослушала диктофонную запись – достаточно ли хорошо и
