всеми так себя ведет.
Я повернулась и посмотрела назад. За сиденьем дрожал белый хохол.
— Брыся! Вылезай! — тихонько позвала я.
— Вот еще! — фыркнула в ответ собака. — Не вылезу, и не надейся.
— А у меня есть печенье. Я специально для тебя купила.
— Правда? Покажи!
Хохол переместился в проем между передними сиденьями. Я протянула печенье.
— Я таких никогда не видела, — задумчиво сказала собака, беря из моих рук угощение.
— Ты многого еще не видела. — ответила я. — Вот, например, ежей ты видела?
— Это еще что такое? — недоверчиво спросила она, переползая поближе ко мне. — Это едят?
— Ну, как тебе сказать, — задумалась я, — некоторые — едят…
Мы подъехали к моему бывшему дому. Там нас ждали. Собака моих родителей — английский бульдог по кличке Тори, ласково именуемая «Скотиной» за упрямство и склочный характер, — ритмично качалась в дверном проеме, переваливаясь с лапы на лапу. Она весело ухмылялась, видимо, предвкушая насыщенный событиями вечер. Брыся тихо ойкнула и нырнула под кухонный стол.
Я крепко сжала пальцами Скотинино ухо и шепнула прямо в его шелковистую глубину: «Тронешь мою собаку — убью», напомнив ей давно забытое ощущение твердой хозяйской руки. И, чтобы она яснее понимала, о чем я говорю, тут же напомнила, как она своей широкой грудью загоняла Юджи в угол и всячески над нею издевалась.
— Ладно, ладно, — засуетилась Скотина, как только я выпустила ее ухо, — чего ты, чего ты? Я же просто так — посмотреть, понюхать…
— Я тебе сейчас понюхаю, — прошипела я, — сейчас посмотрю…
Сообразив, что незаметно подобраться к новенькой жертве у нее не получится, Скотина ушла в коридор и монументально, по-бульдожьи, села в углу. Ее лоб пересекли три глубокие морщины, обозначающие глубокие раздумья. Расслабляться было нельзя.
Дав необходимые инструкции, Марина пожелала Брысе доброго пути и быстро ушла: назавтра ей предстояла выставка в Ростове. Мы с мамой прошли на кухню, налили себе чаю и стали обсуждать насущное, делая вид, что совсем не замечаем сидящей под столом собаки. Тогда, для пущей уверенности, Брыся села мне на ногу.
— Ну что, поедешь ко мне? — спросила я, заглянув под стол.
— А зачем? — ответила Брыся, глядя на меня исподлобья и устраиваясь поудобнее на моей ноге.
— Ну как, зачем? — спросила я и протянула ей кусок печенья. — У меня есть дом, лес, белки, птицы и другие развлечения…
— А кто такие эти «ежи»? — задумчиво спросила она, обращаясь как бы ко всем.
— Это такие маленькие колючие собачки, — объяснила я. — Они рвут в клочья мусорные мешки и воруют отбросы.
— А-а-а, — заинтересованно протянула Брыся, — и что я с ними могу делать? Играть?
— Не думаю. Но ты можешь, например, охранять от них мусорные мешки. А еще у нас есть кроты.
— А они быстро бегают?
— Не очень.
— А есть у вас кто-нибудь, кто быстро бегает? — разочарованно спросила она. — Например, ящерицы?
— Нет, — честно ответила я, хотя мне ужасно не хотелось ее расстраивать. — Ящериц нет. Но есть ЖЛ. Он очень быстро бегает.
Она задумчиво почесала за ухом и спряталась обратно под стол.
— Я сейчас подумаю и решу! — сказала она оттуда как-то неуверенно.
Мы с мамой продолжали разговор. Прошла примерно минута, и Брыся вылезла обратно. На ее морде было написано смущение.
— Ну как, решила? — спросила я, на всякий случай почесав ее за ухом.
— Нет… Я пойду в коридор подумаю, можно? А то под столом почему-то не думается.
— Ну иди, только не увлекайся там тапочками.
Она ушла в коридор, но вскоре вернулась.
— Ну как, решила? — опять с надеждой спросила я.
— Не-а. Там эта сидит, как ее…
— Скотина?
— Она. Думать мешает. Я боюсь.
— Ну, думай здесь.
Брыся залезла обратно под стол и начала жевать мой тапок.
— Эй, — возмутилась я, — ты думать обещала, а не жевать!
— А мне это думать помогает, — ответила она невнятно. — Надеюсь, ты не против?
Мы продолжили разговор. Через несколько минут из-под стола снова донесся ее голос:
— Я, кажется, согласна. А у тебя есть еще собаки?
— Нет. Но есть соседский йорк! Кстати, он очень беспокоится, что не сможет догнать тебя в салочки. Говорит, у него лапки слишком короткие.
— Это не беда! Я могу убегать понарошку… — ответила она, влезла ко мне на колени и тут же заснула.
Миновав поджидавшую удобного момента Скотину, я отнесла Брысю в свою бывшую комнату и положила на кровать. Она зевнула и свернулась клубком возле подушки, а потом подползла поближе и ткнулась носом мне в плечо.
— А вот скажи, — шепотом спросила она, — почему меня отдали именно тебе?
— Потому что я тебя выбрала в собаки, а Марина выбрала меня тебе в мамы, — шепотом ответила я, прижимая ее к себе. — Это называется «судьба».
Она вздохнула.
— А где ты живешь?
— Во Франции. Мы туда поедем через два дня.
— А Скотина меня не покусает?
— Пусть только попробует…
— А ты будешь меня защищать?
— Конечно. Ото всех, кто будет на тебя нападать.
— А как мы к тебе поедем?
— Мы полетим. На самолете.
— А что такое сама-лет?
— Это большая железная птица.
— Как гусь?
— Немного больше…
Мы говорили еще очень долго. Она рассказывала мне про свою жизнь в питомнике, а я ей — про свою во Франции. Оказалось, что у нас было очень много общего.
