Я бросаю еще один взгляд на загадочную старуху. Голова ее опущена очень низко, капюшон не позволяет увидеть лицо, которого, впрочем, все равно нет. Я ожидаю каких-то последних напутствий или чего-то в этом роде, но она молчит.
Попрощаться с ней или молча уйти?
Ангел принимает решение за меня – поднимает руку, указывает на ворота. Я разворачиваюсь и направляюсь к выходу. Я уже не сдерживаю слез, они текут из меня сплошным потоком, и я даже немного удивлен, что во мне может содержаться такое количество соленой влаги, выходящей из организма столь нетрадиционным для мужчины способом.
Моя жизнь перевернута с ног на голову. С сознанием происходит непонятно что. Я не знаю, где нахожусь и почему. Не знаю, что должен делать, чтобы спасти свой вот-вот готовый рухнуть мир, с которым, как мне казалось, я давно распрощался. Я ничего не знаю – НИ-ЧЕ-ГО! Снова эти чертовы глаголы, которых стесняются глупые дети. Так и слышу голос первой учительницы: «Стыдно так агрессивно ничего не знать, Сереженька, и это в вашем-то возрасте! Ай-яй-яй».
Стыдно, Мариванна, стыдно, ей-богу, не вызывайте в школу родителей…
Выхожу на свежий воздух. Вопреки ожиданиям, ветра практически нет, хотя он все это время выл у ворот, как голодный волк. Слева от ангара по-прежнему тянутся рельсовые пути, сопровождаемые столбами с проводами. Но в то же время я чувствую изменения: рельсы вибрируют.
Ангел молча подводит меня к платформе, занесенной снегом. Я чувствую под ногами бетонную плиту. Повернув голову влево, вижу далекий свет над рельсами.
– Сюда идет поезд, – поясняет мой провожатый. – Персонально за тобой. Занимай свое место.
– И куда я должен ехать?
– Дальше, чем нужно, не уедешь, не волнуйся. Отсюда только одна дорога.
Он видит мою растерянность и начинает улыбаться. Наверно, так у них принято, у жителей небес, издеваться над нами, простыми смертными, и наблюдать, как мы барахтаемся в собственном невежестве.
– Не пугайся, я пошутил. Даже у одной колеи есть как минимум два направления – туда и обратно.
Я натягиваю повыше воротник куртки, накидываю на голову капюшон. Ветер стих, это верно, но вместо него стал крепчать мороз. Это радует – стало быть, я не в преисподней.
– Ты все еще считаешь, что я плохо о тебе забочусь? – спрашивает Ангел.
– Нет. Если старуха права, то мне грех жаловаться.
– Все верно. Но ты уже не знаешь, хочешь ли возвращаться назад без нее.
Я киваю. Мороз подбирается к телу через тонкую куртку. Собираясь в Екатеринбург, я не надел теплые вещи, потому что не планировал оставаться долго на свежем воздухе. Мой провожатый, напротив, чувствует себя вполне комфортно.
– Мальчику нужны оба родителя, – говорит он. – Не забывай об этом, когда придет время принимать решение.
Слева доносится протяжный и радостный гудок. Локомотив возвещает о своем скором приближении. Фонарь на его лбу начинает слепить. Кажется, поезд двигается не очень быстро. У нас еще есть пара минут на последнее «прости».
– Хочешь что-то спросить?
– Хочу. – Я киваю в сторону ангара, где во тьме все еще теплится маленький огонек жизни моей любимой. – Почему этим занимается она? Мне казалось, что у нее другая стезя.
– И ты не ошибался. Но разве тебе ее поведение не кажется логичным?
Я задумываюсь... и действительно нахожу ответ:
'Жизнь никогда и ничему нас не учила. Учит лишь Смерть'.
– Вот именно, – говорит Ангел и улыбается.
Локомотив медленно подъезжает к странной станции. Самый обычный локомотив, какие уже тысячу лет носятся по железным дорогам нашей необъятной страны, – работающий на тяговых двигателях постоянного тока. Мордой смахивает на радующегося жизни олигофрена с оттянутой нижней губой. За собой он тянет три обычных пассажирских вагона, правда, без всяческих опознавательных знаков. В первых двух свет не горит, зато третий призывно светится огнями и елочными гирляндами. Не нужно быть гением, чтобы знать свое место в этом поезде.
Поезд останавливается. Прямо передо мной – открытая дверь тамбура с заботливо приготовленными ступеньками. Издав громкое зловещее шипение, поезд вздрагивает и замирает. Звучит гудок электровоза, предлагающий занимать места.
Я не двигаюсь. Мне страшно. Впрочем, слово это уже почти ничего не выражает. Страшно впервые спускаться на горных лыжах или заходить в темный подъезд, где тебя может поджидать маньяк с увесистым молотком… А те чувства, что испытываю я, стоя перед поездом, готовым отвезти меня в самое сердце вселенской тьмы (или вселенского света, как знать), невозможно описать обычными словами. Не буду даже пытаться.
– Смелее, – говорил Ангел. – Твою жену спасет лишь Она. Ты должен ее найти.
– А где Она?
– Откуда ж я знаю. – Он разводит руками и подмигивает, вновь становясь похожим на робота Вертера. – Это же твоя знакомая, не моя, так что тебе и карты в руки.
Я подхожу к вагону, берусь за поручни. Несмотря на мороз, металл теплый, будто только что обогретый сотнями рук. Из тамбура тоже веет теплом. Надеюсь, гостеприимство здешней железной дороги не столь обманчиво и эфемерно, как уют вокзала, ставшего моей астральной тюрьмой.
– Сколько у меня времени? – спрашиваю, обернувшись. Ангел молча пожимает плечами. – Ни фига ты не знаешь, браток. Ладно, что с вас возьмешь…
Я машу ему рукой и запрыгиваю в тамбур. Дверь за мной с приятным мягким стуком закрывается. Я в тишине. Пол трогается. Точнее, трогается весь поезд, но плавность хода создает иллюзию, будто подо мной движется пол. Я не вижу движения в окне, потому что пейзаж там, как уже было сказано, не отличался разнообразием. Снежная пустыня…
Сижу в вагоне. Снаружи он выглядит как обычный пассажирский вагон поезда дальнего следования, а внутри оказывается электричкой. Я давно не ездил в таких. В переездах по пригородным и областным населенным пунктам предпочитаю пользоваться личным автомобилем. Последний раз я пользовался электричкой, кажется, лет двадцать назад, еще перед армией. Ездил к знакомым матери в деревню за свежим мясом. Времена стояли голодные, а у крестьян можно было разжиться относительно недорогим и, главное, качественным продовольствием.
Вот тебе еще один сюрприз: внутри все может оказаться не таким, как снаружи.
Я занимаю место в середине вагона. Скамейки мягкие, обтянутые кожзаменителем, а не деревянные, как в старых поездах моей юности. Под потолком по всему периметру висит разноцветная елочная гирлянда из фольги, призванная, видимо, создать у единственного пассажира, убитого горем, новогоднее настроение. Я сижу несколько минут, прислушиваюсь к ощущениям и голосам внутри. Решаю пересесть в самый конец вагона. Не знаю, чего именно мне стоит опасаться, но точно предпочитаю не стоять к опасности спиной. Пусть весь поезд будет передо мной. Сзади, правда, остается хвостовой тамбур, но я надеюсь, что неведомые чудовища или призраки не смогут заскочить в поезд на ходу и атаковать меня с тыла.
Едем медленно. В вагоне прекрасная звукоизоляция, стука почти не слышно. Это тоже приятно отличает мою новую «тачку» от пригородного электропоезда. Обычно в электричках стоит постоянный грохот, а здесь вполне комфортно. Я смотрю в окно. Там ничего не видно, кроме отражения.
Отражение… Впервые за несколько дней я вижу свое отражение и осознаю, что на вокзале был его лишен. Причудливым образом открываются детали, на которые раньше не обращал внимания. Я действительно не нашел в здании вокзала ни одного зеркала.
