кухне видела, как они руки мыли, и мужа ее с авоськой. Как ребятенок-то с мужиком остался?
– Да ничего страшного, – утешила я. – Некоторые мужчины с детьми не хуже женщин справляются. Да и соседка поможет.
– Не дай-то Бог! – с ужасом воскликнула Дашка, прижав ладони к щекам.
Светка немного полнее меня, и грудь у нее больше, но мы одного роста и потому большинство ее нарядов на мне смотрелось бы неплохо. Особенно учитывая, что в нашем возрасте нормальные женщины без задвигов на молодость уже ничего в обтяжку не носят.
Минут пятнадцать я размышляла о том, что можно было бы позвонить Светке на мобильник. Потом отбросила эту мысль, как недостойную. Вымыла голову, нашла почти нетронутый тюбик с помадой, коробочку с пудрой «Перламутровая», засохшую махровую тушь и успокоилась. На все случаи жизни у меня есть вполне приличный деловой костюм – брюки, жилет и пиджак. Куплен у Дашки на рынке два года назад, но и сейчас смотрится неплохо. А блузок целых три – на выбор. Я выбрала кремовую, из натурального шелка. Пока ее погладишь – и время придет.
Расчет оказался точным. Последнюю складку на упрямой блузке я уничтожила в восемнадцать пятнадцать. Еще полчаса ушло на окончательное умывание, расчесывание волос и макияж. Нельзя сказать, что результат в зеркале меня удовлетворил, но все же без отпечатка складок от наволочки на щеке я смотрелась несомненно лучше.
Не зная, чем занять себя в оставшиеся четверть часа, я включила телевизор и некоторое время с одобрением наблюдала, как мечется по экрану черноглазая героиня одного из бесчисленных латиноамериканских сериалов, разрываясь между возможностью отыскать потерянную двадцать лет назад дочь и лежащим в коме возлюбленным. В предложенных сценаристами обстоятельствах она вела себя вполне достойно.
Ровно в девятнадцать ноль-ноль в дверь позвонил Вадим.
Такое впечатление, что на улице он ожидал от меня каких-то вопросов или даже восклицаний и был разочарован тем, что их не последовало. Его машины я в темноте не разглядела. В салоне пахло деньгами, но на этот приятный и притягательный для многих запах я никогда не делала стойки. Наверное, я слишком труслива, ведь всю мою молодость и зрелость запах денег прочно связывался в окружающем мире с запахом опасности. Новое поколение, по идее, должно воспринимать сегодняшний мир и деньги, как его основополагающую часть, по-другому, более позитивно. И это правильно. Так в молодости я не понимала людей, которые заявляли, что ненавидят социализм. Презирать и уж тем более ненавидеть общественно- экономическую формацию, в которой тебе выпало жить, – как-то это странно и глуповато получается.
Сам Вадим явно готовился сказать мне комплимент, но, будучи человеком по-своему честным, лишь пробормотал что-то невразумительное. Заявлять, что я прекрасно выгляжу в моем возрасте, дешевом макияже и рыночном костюме – для этого Вадим был слишком умен и слишком хорошо меня знал. Говорят, что самые умные люди, не моргнув глазом, глотают самую глупую лесть, но мне кажется, что это все же не совсем так. Хотя, может быть, я и ошибаюсь – мне в жизни не так уж много льстили. А чтобы льстила я сама – вообще не припомню.
Ресторан был небольшим и достаточно уютным. Народу было немного. Музыка играла тихо и была мне абсолютно незнакома. На столиках стояли букетики каких-то цветов и не зажженные свечи. Официант, который принес нам меню, зажег свечу от зажигалки. Это показалось мне нарушением стиля – он должен был чиркнуть спичкой о коробок.
Мы с Вадимом немного светски поговорили о погоде и видах на урожай, а потом – заказ делал Вадим – начали приносить еду, которую я начала с удовольствием есть. И тут у Вадима, который как-то неопределенно ковырял вилкой в своей тарелке, появился долгожданный повод для комплимента.
– Анджа, я помню это еще с прежних времен – вас удивительно приятно кормить, и вообще – есть вместе с вами. Большинство так называемых воспитанных женщин за официальной, так сказать, едой откровенно жеманничают, а теперь еще – соблюдают посты или какие-то диеты. В общем – не еда, а маета какая-то. А вы просто получаете удовольствие и самим видом своим предлагаете его разделить.
– Конечно, – добродушно согласилась я. – Я такая. «Митьки», как известно, могут вообще не есть, но на халяву – едят много и жадно. Спасибо, Вадим, все очень вкусно.
– Это противоречие в вас – вы умеете получать удовольствие от жизни, и одновременно как-то сторонитесь всего… Ведь вы, как я понимаю, теперь живете одна?
– Да, мама умерла, Антонина выросла. Но я не страдаю от одиночества, если вы об этом. Со мной живут четыре морские свинки. И соседи.
– Да, эта потрясающая коммуналка… Старушка в восточных туфлях и какой-то заросший тип на костылях в тельняшке, как из черно-белого фильма… Именно с вами, Анджа, это как-то не связывается совсем. Вы ведь всегда были сугубой индивидуалисткой.
– Да, я всегда хотела, чтобы вокруг было тихо. Не выносила приемников, радио, громких разговоров. Желала, чтобы от меня отстали. Все. Весь мир. Но одновременно всегда знала: если он когда-нибудь это сделает, я тут же перестану существовать. Умру. Исчезну. Сольюсь с абсолютом. В этом смысле коммунальное бытие меня тонизирует.
Он подождал, пока я задам вопрос. Я молчала, и тем набирала очки. Он это понимал и досадовал. Я не могла и не хотела ему помогать.
– А я, знаете ли, давно бросил служить государству и занялся бизнесом, сказал, наконец, Вадим. – В некотором смысле даже преуспел, хотя, пожалуй, стать «новым русским» у меня так и не получилось. Вы ведь, должно быть, презираете «новых русских», Анджа?
– Господь с вами, Вадим! Я им, наоборот, в общем симпатизирую. У них есть кураж, энергия, желание делать. Построить дом, например. Последнее время даже интересные с архитектурной точки зрения проекты появились. Только отчего-то они всегда начинают стройку с огромного, и какого-то совершенно избыточного забора. Дом для поросенка должен быть крепостью! Бедные Наф-Нафы и Нуф-Нуфы, все боятся, что кто-то придет и отберет… Мне их искренне жаль, и я совершенно уверена, что так же искренне они пожалели бы меня, лишь одним взглядом окинув мое коммунальное житье. Бедная тетка, сказали бы они, не сумела вылезти, пока была молодая, отхватить себе богатого папика, вот и злобится теперь… Жаль ее! Так что можно сказать, что мы с новыми русскими заочно в приятственных отношениях.
– А на самом деле?
– А на самом деле если человек не может найти равновесия в себе, снаружи ему тоже обустроить его не удастся. Скорее всего. Но большинство неустанно пробует. Любой строительный супермаркет – тому иллюстрация…
И еще некоторое время мы вот так пикировались ни о чем – тонкие и полупрозрачные, как молодые астрофизики из научно-фантастических романов шестидесятых годов двадцатого века. Стругацкие и Ханлайн – господи, как давно это было! Давно и неправда, но звезды тогда все-таки были удивительно близко к земле… Потом, наконец, мы наелись и отяжелели. Вадиму надоело первому – он прикрыл глаза тяжелыми, не по росту и лицу, веками и опустил на колени, под скатерть кисти рук.
По его сценарию я должна была спросить: «Вадим, может быть, теперь вы объясните мне, зачем вы появились в моей жизни спустя почти восемь лет после нашей последней встречи?»
А что мне до его сценария? Я наелась и неплохо провела субботний вечер. Можно было бы еще потанцевать, но из прошлого я помнила, что танцевать с Вадимом мне не очень удобно: когда я даже на небольших каблуках, он получается ниже меня ростом. Сейчас, кажется, это не имеет вообще никакого значения, но я-то, как личность, формировалась не «сейчас». А чтобы кто-то другой, незнакомый, подошел и пригласил меня в ресторане или на танцплощадке – такого со мной и в молодости не случалось. Внешность не располагает. Даже на школьных вечерах мальчишки приглашали меня по договоренности между собой – в очередь, чтобы я не скучала и не злилась. Никаким особым гуманизмом они не страдали – просто я давала им списывать конспекты и решала задачи для всего класса.
Забавно будет, если он теперь отвезет меня домой, поблагодарит за прекрасный вечер и, по своему прежнему обычаю, поцелует на прощание руку у парадной…
В ресторанном гардеробе Вадим достал расчесочку, а я посмотрела на вешалку и подумала об одном из упущений в своей жизни – у меня никогда не было шубы. «Анжелика, купи себе шубу, – помню, просила меня мать. – Ведь ты уже взрослая женщина. У женщины должна быть шуба.» – «Шубу (читай, шкуру убитого им зверя!) женщине должен набросить на плечи мужчина. А иначе получается профанация!» – я
