много лет проводит новогоднюю ночь «в свете», т.е. в питерском или зарубежном кабаке) обязательно приглашает меня к себе на Новый год. Иногда я соглашаюсь и спокойно провожу ночь за неизменным салатом оливье в квартире Ирки, Ленки или Любаши. Иногда – отказываюсь и тогда угощаюсь Дашкиным или Зоиным салатом. Впрочем, Зоя уже никогда больше никаких салатов не приготовит…
Дней за пять до Нового года Браток приволок в квартиру два огромных разлапистых дерева. Когда я вернулась с работы, деревья стояли в коридоре, прислонившись к стенам по обе стороны от входа, и обтекали лужами и запахом с замерзших ветвей. В одной из луж с абсолютно офонаревшим видом, закатив глаза, сидели Хлопси и Мопси. Что они себе воображали – трудно сказать. Кажется, там, где они изначально обитают, совершенно нет еловых лесов.
Я разделась, забрала промокших свиней, водворила их в клетку, передвинула ее поближе к батарее, выяснила у Семена происхождение елок и заглянула к Братку узнать, что он планирует делать с ними дальше.
– Одну – детям, – быстро, как о чем-то продуманном сказал Браток. – Другую – Фросе поставим. Пускай.
– Пускай, – согласилась я. – Но все это придется делать вам, Леша. Никто в квартире, кроме вас, ни поднять, ни даже передвинуть эти деревья не сможет. Хорошо, что у нас потолки четыре метра.
– Ага. Правда, – подумав, согласился Браток и улыбнулся мне, по-видимому, приняв мое высказывание за комплимент в свой адрес. – Я – чего? Никаких вопросов.
К вечеру елки были водворены на места и установлены в ведрах с водой. Нижние ветви у них пришлось отпилить, чтобы выровнять комли. Зина вызвала меня в коридор и кивнула на внушительную охапку, расположившуюся у выхода.
– Может возьмешь чего, Анджа? – кутаясь в овчинную безрукавку, спросила она. – Мы в деревне завсегда ветки в кувшин ставили. Красиво, чтоб с шишками. Которую елку с шишками ветром повалило, мы со старухами еще с лета приметим, а потом, ближе к делу, и нарежем. Но эти тоже ничего. Наталья-то не взяла, гляди, обиделась, что не ейной дочке елка…
– Ну уж… – я возмущенно вскинула брови.
– Да нет, ты не подумай, она не к сироткам приревновала! Чего уж тут, – заступилась за соседку Зина. – Зачем, мол, старухе, коли она одной ногой в могиле…
Я молча наклонилась и выбрала три длинные ветки. Кивнула Зине в знак благодарности. Зина всунула босые распухшие ноги в валенки с калошами, которые она привезла из деревни, распахнула дверь и также молча подхватила оставшееся.
Высокая ваза давно стояла в шкафу без дела. Я не отношусь к тем людям, которые едва ли не ежедневно украшают свое жилище срезанными цветами. А также к тем, кому часто дарят цветы. Иногда, весной, я приношу домой и ставлю в вазу ветку цветущей черемухи. Ее запах завораживает меня и напоминает о школьных годах, белых кружевных воротничках и черных передниках. Мы ходили сдавать выпускные экзамены сквозь заполненный облаками черемухового аромата город и с нетерпением ждали момента, когда же, наконец, школа и экзамены останутся позади, и начнется наша настоящая жизнь.
Настоящая жизнь, разумеется, виделась нам счастливой и победоносной.
Серебристой искусственной елочке этот год придется пропустить, отдохнуть в своей уютной коробке на антресолях. А вот немецкие игрушки, которые уже много лет не видели света, наоборот, должны в этот раз явиться на люди.
Я не торопясь открываю старую коробку с почти не потускневшей подробной новогодней картинкой на крышке. Заглядываю внутрь. Игрушки невредимо и тихо лежат в своих квадратных, ватных гнездышках. Когда я осторожно беру первую из них за ниточку, которая привязана к железной петельке, по комнате как будто проносится едва слышный удивленный вздох.
Я вешаю на ветки два шара – серебряный и бледно-салатный. На третью ветку сажаю голубую стеклянную птичку с шелковым радужным хвостом. Опутываю все вместе ниткой золотой мишуры.
Потом аккуратно подхватываю коробку и иду в комнату к Фросе.
На вершине Фросиной елки красуется огромная глазированная красная звезда – память о советских временах, явно водруженная на высоту трех с половиной метров неугомонным Братком. Я никогда не видела у Фроси этой игрушки. Впрочем, и таких исполинских елок в нашей квартире не бывало, возможно, с дореволюционных времен.
Пока я украшаю елку своими игрушками, Фрося молчит, хотя и следит за мной глазами с кровати. Заметив, что она не спит, я спрашиваю, не надо ли ей что-нибудь подать. Старушка отрицательно качает головой, а потом, видя, что я собираюсь уходить, вдруг четко произносит:
– Грех на мне. И Федькина, и Зоина смерть.
Я понимаю, что она бредит, но все-таки зачем-то пытаюсь ее разубедить.
– Бросьте, Фрося. Не говорите ерунды. Какое вы можете иметь ко всему этому отношение?!
– Надо было отдать… – голос Фроси становится шелестящим и невнятным. – Раньше отдать. Но – кому? Не пришел…
– Кто не пришел? Куда? Что отдать?
Невольно поддавшись бредовой логике умирающей, я оставляю игрушки и подхожу ближе к кровати. Но Фрося уже бормочет что-то совсем неразборчивое. Я подношу ей поильник, она пьет приготовленный Зиной морс и затихает.
У себя в комнате, не включая свет, долго смотрю на то, как играют неоновые отсветы в стеклянных шарах и гаснут, пропадают в таинственной черноте тяжелых еловых ветвей. По далекому потолку проносятся причудливые тени и переломанные лепниной лучи света. Странно, но неон и старинные игрушки, оказывается, прекрасно сочетаются между собой.
Подхожу к компьютеру, включаю его и добавляю к эклектике пространства его чуть подрагивающий, неярко освещенный экран.
Файл «велик и могуч…» я по понятным причинам забросила. Раньше он всегда был наготове, первой строчкой, а теперь его нет даже в перечне из десяти в ближайшее время вызывавшихся файлов. Ляпы и стилистические ошибки в детективах меня больше не забавляют. Может быть, стереть его вообще? Поколебавшись несколько секунд, я решаю пока оставить и перещелкиваю мышкой: файл… создать…
На появившемся белом пространстве тупо выписываю в столбик все странности и трагедии, возникшие в последнее время вокруг нашей квартиры.
1. Смерть Федора.
2. Убийство Зои.
3. «Золотая пластинка», которая была у Федора, а теперь (предположительно) находится у Вадима.
4. О чем Вадим разговаривал с Федором накануне смерти последнего?
5. Внезапный, через восемь лет перерыва, интерес Вадима ко мне.
6. Появление Алины и ее интерес к происходящему. Противоречия в ее объяснениях.
7. Непонятная «дружба» Алины со мной. Знает ли она о моих возобновившихся отношениях с ее мужем?
8. Кто еще, кроме Ирки, спрашивал про Федора на рынке? Кто-то, кого боится иркин информатор. Люди Вадима или кто-то неизвестный?
9. Любочка, возможно, была в квартире, когда убили Зою. В пользу кого она шпионила? Кому открыла дверь?
10. Почему Фрося считает себя виноватой в смерти соседей? Пусть извращенная болезнью, но какая-то логика в этом непременно должна быть.
11. Почему Ксения пришла со своим рассказом к нам в квартиру, а не в ту же милицию? На что она рассчитывала и чего хотела добиться?
12. Кто и зачем испортил мое пальто?
13. Что делала Машка в комнате Натальи?
Странности и трагедии закончились на несчастливой тринадцатой цифре. Больше, как назло, в голову ничего не приходило. В общую картину тоже, как я ни старалась, не связывалось. Надо признать, что до гениальных аналитиков из карманных детективов мои мозги явно не дотягивали. Но, может быть, книжки все же немного отличаются от жизни? Многие авторы детективов, судя по их опубликованным биографиям, раньше работали в милиции и следственных органах, стало быть, принимали самое
