– Действительно не понимаешь? Но мне почему-то не хочется объяснять. Новый Год? Вместе? Видишь ли, я всегда считала, что это – семейный праздник. Или мое мнение устарело и перекинулось вместе с нашим государством, общественным строем и прочей шелухой?
– Государственный строй… – оторопело повторил Вадим. – К чему ты, Анджа? Я тебя не понимаю.
– Хорошо, – вздохнула я. – Я думаю, что Новый год тебе разумнее и приличнее всего встретить с молодой женой. Если не хочешь с молодой, наверное, можно и со старой, если она еще свободна. Может быть, ты, как человек современный, и находишь вполне естественным, чтобы твоя жена встречала Новый год с любовником. Исполать. Но я в эти игры не играю…
– А ты, Анджа, ханжа, – трубка откликнулась нервным смешком.
– Безусловно, – я энергично кивнула, как будто бы он мог меня видеть.
– Разве я когда-нибудь скрывал от тебя, что женат? Разве ты не знала об этом, когда… – Вадим запнулся.
– Когда ложилась с тобой в постель? – невозмутимо продолжила я. – Ты это хотел спросить? Конечно, знала. Но хотела бы я знать, что в этот момент было известно тебе…
– О чем ты? О моих чувствах – к тебе и моей жене? Я могу сказать…
– Уволь! – я подняла руку в защитно-отрицающем жесте, снова позабыв о том, что собеседник не может меня видеть. – Уволь, пожалуйста.
Если он и притворялся, то делал это мастерски. Но может быть, в КГБ или ФСБ ему преподавали актерское мастерство?
Мне опять стало скучно – и я ничего не могла с этим поделать.
Вежливо и дружелюбно отказав Ирке, Ленке и Любаше, я решила встречать Новый Год в обществе Флопси, Мопси, Топси и Хлопси. Разумеется, такая формулировка моего решения в практике нашего коммунального бытия оставалась не более, чем кокетством.
Действительно в одиночестве встречает Новый Год Любаша. Мишка еще днем 31 уходит в компанию своих крутых менов-спасателей, а после боя курантов звонит домой, сухо говорит: «Мама, поздравляю тебя с Новым годом. Желаю всего самого хорошего» – и вешает трубку. Что после этого делает Любаша – бог весть. К Ирке и Ленке она на праздники не ходит, потому что зрелище чужого семейного счастья действует на нее угнетающе. Не знаю, почему я не пригласила ее к себе. Можно было бы проанализировать, но отчего-то не хочется.
Ирка после моего отказа наверняка испытала сложное чувство – смесь искреннего огорчения и облегчения. Дело тут в том, что, несмотря на симпатию ко мне всего иркиного семейства, в моем присутствии им всегда приходится «напрягаться», а без меня праздник пойдет в комфортной для Ирки атмосфере «без галстуков». Будет много вкусной и сытной еды, Володя будет лежать на диване в вытянутых на коленях, но удобных тренировочных штанах и футболке (при мне он надел бы рубашку и брюки и сидел на стуле), Ирка – бегать из комнаты в кухню и обратно в чистом, но стареньком халате. Выпив, Никитка и отец семейства начнут с удовольствием матерно комментировать происходящее на голубом экране (в моем присутствии нецензурных слов не употребляет никто из моих знакомых – стало быть, Володе пришлось бы больше молчать, а Никитке – все время контролировать себя). Ирка в конце концов перестанет суетиться, тоже выпьет пару-тройку бокалов и стопок за то, чтоб «в новом году все было», и уютно примостится на диване возле мужниного отросшего с годами живота. Володя повернется набок, согнет колени, чтобы ей было удобнее опереться, и заснет, Никитке посигналят под окнами и он упорхнет продолжать праздновать к приятелям, а Ирка с тихой Люсей еще долго станут пялиться слипающимися от усталости глазами на мерцающий экран и согласными голосами, охая и одинаково покачивая головами, будут обсуждать личную жизнь участвующих в новогоднем коктейле артистов. В общем-то, как я понимаю, это и есть семейное счастье, которое никогда и никому не дается бесплатно. К сорока годам Ирка, на мой взгляд, оплатила абсолютно все свои векселя.
В нашей квартире есть свои ритуалы, связанные с главным из оставшихся после падения Советского Союза праздником. Из насельников квартиры на Новый Год уходит из дома только Браток. По природе он нелюдим и избегает шумных сборищ, но из деловых соображений неизменно принимает участие в корпоративной новогодней вечеринке в каком-то ресторане. Все остальные остаются дома. К Аркадию приходит его неопределенно психопатологическая, относительно тихая молодежь. К Дашке не приходит никто, так как Виктор Николаевич встречает Новый год с семьей. Где-то между 12 и часом ночи он звонит Дашке по телефону и приглушенным голосом (чтобы не услышала жена) официально поздравляет подругу с Новым Годом. Дашка поздравляет его в ответ, но лицо у нее при этом печальное и вытянувшееся, как старый носок. Любочка вроде бы каждый раз приглашает Дашку на Новый Год к себе, но Дашка отказывается, чтобы не пропустить звонок Виктора Николаевича. Как будет в этом году – не знаю.
Даже если никто не спрашивает о ее планах, Наталья накануне праздника с плаксиво-агрессивным лицом каждый раз заявляет в кухне одно и то же:
– Ну куда я пойду?! Кому мы нужны-то?!
Руслана вот уже пару лет пытается уйти на новогоднюю ночь к подружкам, где она, по-видимому, все- таки кому-то нужна, но Наталья ее на всякий случай не пускает. Подружки Русланы, которые живут где-то по соседству, всю ночь звонят по телефону, зовут, подключают своих родителей, Наталья упорствует (по ее мнению, эти подружки и их родители-пролетарии – неподходящая компания для дочки), Руслана визжит и воет в переменном диапазоне, в общем, праздник в их семье проходит в бодром непрерывном скандале.
Кирилл обычно встречал сам Новый год с семьей, а потом – незаметно куда-то утекал.
Семен серьезно и продуманно поздравляет всех присутствующих в квартире с наступившим праздником (в последний раз он пожелал Аркадию в новом году крепкой, стопроцентной ремиссии его заболевания, а мне – защитить диссертацию, удовлетворив тем самым мою тягу к познанию мира), а потом – дисциплинированно напивается в своей комнате, чокаясь с телевизором. Иногда, уже под утро, он звонит кому-то, по-видимому, однополчанам, и тогда из коридора несется приглушенный, мужской, отборный и тяжелый мат, сдобренный какими-то военными терминами.
– Даша, ты будешь печь пироги! – императивно сказала я. – Много. Чтобы на всех хватило. Если надо, я могу поучаствовать финансово.
Дашка пожевала губами, вспоминая, что означает слово «финансово», а потом отрицательно покачала головой.
Огромная Зина отвернулась от плиты и взглянула на меня вопросительно. Расстановку сил в нашей квартире она уловила еще в свой прошлый приезд. В тех редких случаях, когда я начинаю командовать, со мной не спорят.
– Зина, если вы попробуете приготовить детям на праздник свой вечный кулеш с салом, я надену кастрюлю вам на голову.
– Я еще картошку могу, кисель, кашу, кулебяку, запеканку, щи, окрошку… – подумав, начала перечислять Зина, все глубже погружаясь воспоминаниями.
– Окрошка, – сказала я. – Это ведь холодное, из кваса и прочего, да?
– Угу, – кивнула Зина. – Мужики любят. Так на нее много всего надо, летом только…
– В городе теперь все есть, зимой и летом, это называется «общество потребления», напишите список, я куплю… Зина, вы грамотны? – с внезапным подозрением спросила я.
– А то! Семь классов в райцентре на четверки с пятерками окончила! За брата уроки делала, он сам разобрать не мог. Скажешь тоже! – Зина сочла нужным обидеться.
– Простите, – извинилась я.
Наталья сметывала на весу что-то воздушное, наверное, к празднику. Перед ней, около стола, на котором были разложены журналы и выкройки, стояла в кружевном объемистом неглиже соседка из нижней квартиры. Я помнила ее как прилежную читательницу детективов с любовной интригой. Когда Наталья подняла голову, во рту у нее веером были зажаты булавки, смотревшиеся как аллегория.
– Наталья, как человек с наиболее развитой эстетической компонентой, вы отвечаете за салаты. Руслана и Маша помогут вам их нарезать. Вы сделаете красиво.
Наталья не сразу сумела освободиться от булавок.
– Чего это я буду… – понеслось мне вслед, но я уже вышла и прикрыла за собой дверь.
Семен, естественно, ни с чем не стал спорить, и даже творчески развил полученное задание. Полил
