Но как все это объяснить Таги-хану?
— Гусейнкули-хан! Гусо! К тебе пришли. — Аббас толкает меня в бок. — Говорят — из Мешхеда!..
Я задумался, долго не могу поняты кто может прийти ко мне под Турбат из Мешхеда?
— Какой-то паренек,— разъясняет Аббас,— говорит, что вы с ним хорошие знакомые...
Вскакиваю и бегу к воротам огромного двора, в котором расположился наш эскадрон на ночлег. Это на окраине горного селения, через которое наш путь на Турбат.
— Курбан-Нияз!— у ворот я встретил именно Курбана, и удивление, радость мою трудно описать. — Не сон ли это?
— Т-с-с-с!— Курбан-Нияз подносит к губам палец.— Не шуми. Не мешай людям спать. Здоров ли ты, дружище?..
Мы крепко обнимаемся, хлопаем друг друга по плечам. Курбан-Нияз хитро улыбается в усы и говорит:
— Думал, что и не встречу вас... Куда ни приеду — только вчера, мол, были здесь, а сейчас не знаем где. Неделю целую гоняюсь. Ну, как у вас дела?
— Не жалуемся. Бьем врага по всем правилам науки!
— А он вас?
— И он нас! Рамо убили. Того самого, с которым мы в ресторане... Помнишь? Друг детства...
— Помню...— Курбан-Нияз молчит, вспоминает храброго Рамо. Потом доверительно сообщает: — Большущий привет тебе и друзьям передает Ареф, Мирза-Мамед, Фейзмамед, Абдулло-Тарчи...
— Спасибо.
— Ареф строго наказал тебе: будь осторожен! Таги-хан допускает ошибки, которые могут... Ты же слышал, наверно, сейчас Хорасаном фактически правит Махмуд-хан-Новзари. Членам партии «Адалят» в Мешхеде очень трудно. На прошлой неделе головорезы напали на Арефа и Ахмеда.
Голос Курбана дрожит от волнения, и он умолкает.
— Они пострадали?..
— Арефа ранили... в руку... А Ахмед...
— Что с ним?
— Умер...
И опять молчание. Вот и Ахмеда нет. А давно ли мы вчетвером — Рамо, Ахмед, Аббас и я — вместе ехали в Мешхед... И сколько добра и счастья в жизни ждал каждый из нас! Мне почему-то вспомнился тот ненастный вечер, желтые фонари на улицах ночного Мешхеда.
— Кто командует войсками повстанцев в Кучане, знаешь?— неожиданно шепчет Курбан-Нияз.
— Могу сказать...
— Ареф предупредил: от Таджмамед-хана надо ждать страшных подлостей. Будьте в любую минуту готовы ко всему. А еще Ареф говорил, что из штаба могут поступать провокационные приказы...
— Был уже такой приказ. «Молнию» бросили на Боджнурд, а с полпути вернули назад.
— Они на все способны, сволочи!— зло выругался Курбан-Нияз. Но ничего, в армии Таджмамед-хана есть наши люди. Субхан Рамазан-заде один из них...
— Субхан-Рамазан-заде?
— Да. Ты его не знаешь. Он рекомендован самим Абдулло-Тарчи...
— Рамазан-заде... Что-то знакомое имя. Не служил ли он в ресторане «Баги-Милли»?
— Он самый! А ты, Гусо, молодчина, за полчаса почти весь Мешхед узнал.
— Этого человека я знаю. Приглашал его в наш эскадрон. Он обещал зайти, но не появлялся.
— Постарайся установить с ним связь. И не забывай, что Таги-хан в делах политики не очень устойчив. Как он поступает с нашими внутренними врагами, ты видел. Сам ведь арестовал Кавам-эс- Салтане... А что из этого вышло?
— Этот негодяй теперь правит всем Ираном.
— Вот именно. Это потому, что Таги-хан судит однобоко, для него нет других врагов кроме англичан.
Собеседники помолчали. Курбан-Нияз закурил, осветив на мгновение прямой, довольно крупный нос, тонкие черные усики.
— Будете в Турбате,— вполголоса говорит Курбан-Нияз,— зайдите на почту. Письмо там должно быть. Ответ пишите на имя Мирза-Мамеда. Не вздумайте писать Арефу!...
— Понятно.
— Ну, мне пора!— Курбан-Нияз легонько свистнул. И сейчас же откуда-то из темноты послышался короткий ответный свист.
— До встречи, Гусейнкули!— Курбан-Нияз протянул мне руку.
— Счастливого пути. А там кто? — я кивнул в темноту, откуда свистнули.
— Свой. В пути вдвоем веселее. И безопаснее.
Курбан-Нияз быстро скрылся, а через минуту тишину нарушил торопливый перестук конских копыт. Но и он вскоре растаял в ночи.
Полковник Кава нервно покусывает нижнюю губу, долго смотрит на меня отсутствующим взглядом и молчит.
— Ождан Гусейнкули-хан по вашему приказанию явился! — повторил я громко.
— Явился?!— говорит Кава, но я чувствую, думает он о чем-то своем.
— Так точно.
— Это хорошо, что явился...— словно очнувшись от глубокого сна, полковник заговорил:— Разведка доложила, господин ождан, что под Турбатом нас ждут... Армия противника по численности почти в два раза больше нашей. Вооруженные — одиннадцатизарядными английскими винтовками.
— Это еще посмотрим: кто кого,— хвастливо отвечаю я.
— Нет, дорогой Гусейнкули, — говорит Кава,— таких побед, когда половина нашего войска остается на поле боя, нам не нужно. Сам понимаешь, мы должны беречь и ценить солдат.
Я с печалью вспоминаю Рамо, и мне становится не по себе. А ведь и еще кому-то суждено умереть в следующем бою. Может быть вот ему, полковнику... или Аббасу, а может быть... Бр-р-р... Как это чудовищно несправедливо! Другие пойдут дальше, а ты останешься лежать, беспомощно раскинув руки где-нибудь между замшелыми валунами. Ветерок будет шевелить волосы, на почерневший от времени мох струйкой будет стекать кровь. А потом о смерти узнают мать и Парвин... О, нет, такое даже помыслить нельзя! Надо жить и только жить!..
— Мы должны разбить врага, понеся наименьшие потери,— развивает свою мысль полковник Кава.— А для этого нам нужно ударить неожиданно. С тыла. Понимаешь?
— Не все, — отвечаю я, хотя уже догадываюсь, о чем речь.
— Мы должны окружить противника, и на рассвете начать штурм Турбата... Ваш эскадрон «Молния» атакует с тыла. Условный сигнал: три раздельных выстрела.
...В густом, как деготь, сумраке наш эскадрон пробирается сквозь непролазные заросли ежевики, терна и дикого инжира. Временами тропинка выводит нас на болотистые, поросшие осокой луга, а потом — на гладкие, как бильярдный стол, каменистые площади.
Впереди меня на белой лошади едет проводник Хатам. Он из местных жителей, поэтому окрестности Турбата знает как свои пять пальцев, уверенно ведет нас вперед. Я неотступно следую за ним; по нашим следам движется весь эскадрон. Стараясь не потерять из виду белеющий в темноте круп лошади проводника, время от времени оглядываюсь назад: не сбился бы с пути эскадрон.
— Вот здесь остановка, — наконец-то вполголоса говорит Хатам.— До Турбата отсюда полфарсаха. Не больше.
Мы расположились в узкой щели двух отвесных скал. По дну ущелья бежит ручеек. Вода в нем студеная, чистая. Мы напоили лошадей, напились сами, умылись.
Забрезжил рассвет. На востоке за горой, густо поросшей кустарником, занимается утро. Светлеет небо, все более четко вырисовываются деревья, кусты, горы.
...Внезапно отчетливых три выстрела нарушают торжественную тишину горного утра. Мы давно ждем их, и все же они застают нас врасплох. У кого-то не подтянута
подпруга, кто-то бултыхался в ручье и не успел обуться, а другие чистили винтовку...