радостью. Все давно горят желанием сразиться с врагами иранского народа, отомстить за пролитую кровь Таги-хана, Ходоу-Сердара и сотен других бойцов, погибших в неравной борьбе.
— Эх, завтра и выступить бы в поход! — мечтает Аб-бас. — Чего ждать?
— Удобного момента, — говорю я. — Ошибку Таги-хана повторять не следует.
— А вдруг враг сам перейдет в наступление, — не унимается Аббас — и в один прекрасный день перестреляет нас как куропаток!
— Этого ждать можно. Но нельзя забывать и о том, что в Кучане сейчас сосредоточены самые крупные силы реакции. В Хорасане это самое опасное место.
— Ну и что?
— Необходимо подкрепить армию Бехадера. Взять несколько эскадронов из армии Кава и Алиризе- хана-Шам-шира.
— Да, пожалуй, ты прав,— соглашается Аббас,— повторять ошибку Таги-хана нельзя. А как ты думаешь, Гусейнкули, что сделает Бехадер с Махмуд-ханом-Новзари?
— Должен расстрелять. А, может быть, уже!..
— В Тегеран его не отправят?
— Всякое может случиться... Слушай, Аббас, сходи-ка на часок в город. Постарайся все разузнать поточнее.
...Уже полночь, а наш «посол» Аббас словно сквозь землю провалился. В городе неспокойно, и я не на шутку встревожен.
Но вот, наконец-то, появляется Аббас. Я спешу к нему.
— Ну, что нового?
Лицо Аббаса мрачнее грозовой тучи. От волнения он не знает с чего начать рассказ.
— Все кончено, Гусейнкули...
— Как это — все?
— Погибла наша революция...
— Говори по порядку.
В армии Бехадера произошел мятеж. Группа продажных офицеров освободила Махмуд-хана-Новзари и заставила Бехадера сложить полномочия. Бехадер струсил и согласился. Теперь армия в руках Махмуд- хана-Новзари.
— Кто тебе сказал?— я чувствую, как мой лоб покрылся каплями холодного пота.
— Об этом говорит весь Мешхед!..
В городе полнейшая анархия. Армейские части нападают друг на друга. Сильные разоружают слабых. Многие дезертируют.
Губернатором Хорасана стал Махмуд-хан-Новзари. Постепенно он подчиняет себе армию, но волнения в Мешхеде все равно не прекращаются.
...У могилы погибшего Таги-хана многотысячные толпы. Возмущенный, готовый к борьбе народ открыто выражает свою ненависть к тегеранскому диктатору и английским колонизаторам.
Выступления народа серьезно беспокоят Махмуд-хана-Новзари. И не только его. Вчера поздно вечером из Тегерана в Мешхед прибыл специальный эскадрон для наведения порядка в городе и во всей провинции.
А сегодня утром Мешхед потрясла чудовищная новость — разрыта могила Таги-хана. Гроб с его телом исчез.
— Поганые шакалы!— зло ругается Аббас. — Вонючие гиены! Даже мертвого боятся оставить в покое!..
К полудню гроб с останками Таги-хана нашли. Его выкопали и бросили на кладбище у Паин-хиябана. Вторично хоронить Таги-хана в Баге-Надири новый правитель Хорасана категорически запретил. После многочасовых переговоров и открытых столкновений жителей Мешхеда с правительственными войсками было решено прах Таги-хана предать земле на кладбище Дарвазае-Сараб...
— Гусейнкули, тебя вызывают к губернатору! — В голосе Аббаса тревога и волнение. Я и сам даже не подозреваю, что намерен сказать мне Махмуд-хан-Новзари. Между тем я вполне уверен, что не получу ничего хорошего. Полковник, конечно, не забыл, что я принимал участие в его аресте. — Как думаешь, Аббас, идти мне или нет? — Обязательно — говорит Аббас. — Только пойдешь не к губернатору, а к Арефу. Мы должны решить, что делать дальше? Эскадрона нашего считай уже нет, и Махмуд-хан-Новзари в любую минуту может расправиться с нами.
— Вот что, Аббас, ты сейчас же отправляйся к дяде Фейзмамеду. Передай, что из губернского управления я тоже туда приеду. Если увидишь Арефа или Мирза-Маме-да, расскажи обо всем...
— Не ходи к этому шакалу Махмуд-хану-Новзари, — пытается удержать меня Аббас. — Негодяй придумал какую-нибудь новую подлость. Чует мое сердце, — затевает он недоброе.
— Если бы он хотел расправиться со мной, — рассуждал я, — он бы это давно сделал!
Словом, наперекор настойчивым советам друга я отправился в губернское управление и, как говорится, сам полез тигру в пасть.
Предчувствия не обманули Аббаса: меня арестовали и обезоружили сразу же, едва я перешагнул порог кабинета Махмуд-хана-Новзари. Сам губернатор, важный, как индюк, и злой, как кобра, не проронил ни слова и лишь жестом приказал увести...
В подвале, куда меня поместили, я узнал: обвиняюсь в разложении доблестных войск его величества Шах-ин-Ша-ха Ирана и должен буду не позднее завтрашнего полудня понести наказание.
— Вам, господин ождан, повезло, — оскалясь в злорадной ухмылке, сказал мне надзиратель, когда закрывал тяжелую, кованную железом дверь. — Расстрел — это же одно удовольствие!.. Губернатор к вам милостив. Вот когда вешают, тогда бывает хуже...
Мне запомнилась отвратительная, в синих прыщах рожа тюремщика, и я пожалел в ту минуту, что не всегда был жесток к врагам. Ведь мог же я прихлопнуть Кавам-эс-Сал-тане и Махмуд-хана-Новзари. Они, конечно, не упустят случая свести со мною счеты.
И все же мне повезло: на рассвете в Мешхед ворвалась одна из повстанческих армий под командованием полковника Алиризе-хана-Шамшира. И вот утром все тот же тюремщик, гремя ключами, распахнул дверь камеры:
— Я же говорил, что к вам милостива судьба. Кажется, вы с Махмуд-ханом-Новзари поменялись ролями. Вот кого я вздерну с превеликим удовольствием!.. Р-раз!
У меня по коже пробежал мороз. Этому мерзавцу, судя по всему, было совершенно безразлично, кого и за что вешать. У него профессия палача, и он в убийстве получал наслаждение, Я поспешил к Алиризе- хану-Шамширу, а надзиратель запел что-то веселое, предвкушая, как будет расправляться со своим вчерашним повелителем.
Но и Алиризе-хан-Шамшир не смог удержать в своих руках мятежный Мешхед. Через несколько дней из Тегерана пришла депеша, в которой говорилось: жандармерия, как потерявшая доверие иранского правительства, распущена, а вместо нее в Хорасан прибыла казачья армия во главе с генералом Гусейн- Хазалом, который и стал правителем провинции.
Поздно вечером мы с Аббасом шагаем по притихшим улицам Мешхеда к дому Фейзмамеда: хотелось рассказать Арефу о событиях последних дней. Наша встреча была тяжелой. Разговор не клеился. Положение тревожное.
— Ничего у нас не получится, как я погляжу, — мрачно говорит Аббас. — Кончится все тем, что вздернут нас с тобой на веревке.
— Волков бояться... в лес не ходить!..
— И кому нужны наши походы?
— Что ж ты предлагаешь?
— Знаешь, Гусейнкули, нам нужно возвратиться домой. Тебе — особенно, это важно...
— Почему?
— Тебя ждет Парвин. Ты не имеешь права оставлять девушку одну. Она беззащитная, а рядом с ней этот негодяй Лачин. Я часто думаю об этом. Такой кобель, как Ла-чин, на любую подлость готов.
— Что делать, милый Аббас! Я и сам думаю об этом дни и ночи. Но возвращаться домой нам нельзя. Столько жертв мы принесли во имя священного дела революции... Рамо, Аскер, Ахмед... За народное дело
