вот негодяи сообразили, что стреляют только сзади, и пришпорили коней. Ущелье поглотило всадников. Только двое остались лежать. Кони отбежали в сторону, остановившись храпя.
В наступившей тишине стало слышно, как гулко ухают сотни подков по каменистому дну ущелья. Наверное, бандиты решили, что оторвались от нас. Но вот конский топот поглотил ружейный гул... Это группа Аббаса встретила грабителей. Вскоре снова появились около нас растерявшиеся бандиты. Их встретил шквальный огонь... Кое-кто из них тоже стал стрелять наугад. Но наши меткие пули настигают одного за другим... Солдатам сверху хорошо видно, как они мечутся, не зная, где укрыться.
Непрерывно над Кара-Дагом гремят выстрелы, слышатся отчаянные крики и конское ржанье. Потом все стихло... По ущелью метались обезумевшие кони... Между камнями лежали убитые, валялось оружие.
У проводника дрожали губы. Он был бледен.
— Страшно,— шептал он и мотал головой.— Никогда не видел такого... Страшно. Столько смертей...
Да и нам, бывалым воинам, было не по себе. Все ущелье было усеяно мертвыми...
Осматривая трупы, к нам неспешно ехали солдаты, державшие другой выход из ущелья. Впереди — Аббас.
— Ну, вот и все,— сказал он вместо приветствия,— кажется все полегли!
— Надо посмотреть, нет ли раненых,— сказал я опасливо. Несколько солдат пошли по ущелью, вглядываясь в мертвые лица бандитов.
— Надо было бы взять их в плен...
Это неожиданно проговорил проводник. Он все еще с ужасом смотрел на поле боя. Аббас вскипел.
— Что, жалость заела?— крикнул он.— Забыл, что они делали с мирными людьми? Стариков убивали? Женщин насиловали! Сжигали дома! Лошадь у тебя увели... Забыл?
Эти слова привели крестьянина в чувство.
— Лошадь,— сказал он растерянно,— лошадь... Где же мне теперь взять свою лошадь?
— Говорил — не жить тебе без лошади, а теперь бандитов жалеешь! — ворчал Аббас, постепенно успокаиваясь.— Вот не получишь никакой лошади и будешь знать, как жалеть разбойников!..
— Но вы же обещали, господа офицеры!— взмолился проводник.
— Ладно,— совсем уже миролюбиво ответил Аббас.— Бери любую, какая приглянется. Где ж свою теперь сыщешь?..
Не веря в удачу, крестьянин вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул ему, и он побежал к холмам, где, успокоившись, паслись бандитские кони- Мы молча наблюдали, как осторожно подходил он к каурой кобыле, манил ее куском хлеба, звал ласково. Кобыла осторожно поводила ушами, пятилась, но он упорно шел за ней, и, наконец, поймал... Когда бедняк оглянулся, мы увидели счастливую улыбку на его лице: сбывалась мечта бедняги о куске хлеба для себя и семьи...
...Через два дня Довуд-хан приказал построить эскадрон.
Он выехал к нам на своем скакуне, поздоровался и, не в силах сдержать улыбки, сказал:
— Мои храбрые воины! Командование хорасанской армии прислало поздравление по поводу успешного разгрома бандитского отряда нашим эскадроном. Я зачитаю его... «Господин подполковник Довуд-хан! Поздравляем вас и ваш доблестный эскадрон с победой. Командование выражает свою благодарность вам за умелое руководство ответственной операцией. Передайте мой привет солдатам и офицерам. Гусейн-Хазал»,— Довуд-хан самодовольно оглядел и добавил: — Слава вам!..
— Служим родине!— привычно ответил эскадрон. Довуд-хан еще погарцевал на своем коне, косясь на стоящих в сторонке и глазеющих на нас крестьян. Видно было, что ему хочется продлить эти приятные минуты.
— Я хочу сказать несколько слов вам, мои верные солдаты, и вам, представители мирного населения,— снова громко заговорил он.— Вы заметили: после разгрома банды в Карадагском ущелье и гибели главаря во всей округе не было ни одного случая грабежа или нападения на местных жителей! Теперь все убедились, как сильна наша армия. Пусть знает каждый: никому не позволено безнаказанно нарушать законы. Все награбленное, что находилось в Полабрешоме, возвращено хозяевам. Крестьяне могут спокойно трудиться на своих полях. Путники могут спокойно держать свой путь. И это все благодаря нашим доблестным воинам. Слава эскадрону «Молния»!
Солдаты снова гаркнули «Служим родине», а крестьяне по-прежнему молча смотрели на небывалое зрелище. Довуд-хан, видимо, ожидал всенародного ликования, но люди не шевелились, только ребятишки бегали у стен караван-сарая и что-то кричали, радуясь невиданному зрелищу.
Я с горечью подумал: как много перенесли эти люди, даже избавление от бандитских налетов не привело их в радость. Да и какая там радость, если они с рассвета до темна гнут спины, получая гроши, которых едва хватает на пропитание... Нет, мало разбить какую-то банду — надо облегчить участь этих несчастных, освободить их от кровопийц — угнетателей. И мы добровольно взяли на себя эту тяжесть, вступили в борьбу за свободу народа...
Скорее бы за дело!
..Эскадрону поручили патрулировать дорогу от Сабзевара до Шахруда.
Однажды группа, которой мы командовали, остановилась на отдых в живописном широком ущелье. Склоны гор были покрыты кустарниками и деревьями, одетыми в осенние наряды — желтые и багровые. Вокруг стояла такая хрупкая и сладостная тишина, какая бывает только в горах. Солдаты хлопотали у костра, на котором собирались жарить шашлык из убитого по дороге барана, а мы с Аб-басом поднялись на вершину холма и с удовольствием растянулись на пожелтевшей, но мягкой и пахучей траве. Высоко в голубом небе плыли легкие облака, похожие на бредущую по степи отару.
— В такие минуты забываешь про все на свете,— мечтательно проговорил Аббас.— Кажется, что мир создан для счастья, для твоего личного счастья..
— Мир и в самом деле создан для счастья,— подхватил я.— Только злые люди мешают нам быть счастливыми.
— И про злых людей в такие блаженные минуты забываешь,— продолжал Аббас, словно и не слышал меня.— Будто бы отработал ты свое в кузнице, отмахал тяжелым молотом и радуешься тому, что славно послужил людям, и ждешь свою любимую... мечтаешь, лежа на траве...
Я приподнялся на локтях, посмотрел на друга. Лицо у Аббаса было и впрямь счастливым, мечтательным. Сколько еще юношеского, непосредственного в этом большом, сильном человеке!
— О чем же мечтаешь?— с улыбкой спросил я.
— Хочешь узнать?— Аббас тоже улыбнулся.— О, разве мало, о чем может мечтать счастливый человек! Вот, например, взять отпуск и поехать путешествовать по всей стране — от наших гор до самого океана, разве плохо!.. И всюду видеть мир и согласье, встречать друзей, таких же счастливых, как ты сам... Благодать!
Мы замолчали, улыбаясь своим мыслям, радуясь недолгой свободе.
— Ты слышишь? — вдруг спросил Аббас, и голос у него был уже совсем иным, чем минуту назад.
Я прислушался. Легкий ветерок шелестел в траве. Тон-го голосил кузнечик. Внизу переговаривались солдаты. И вдруг до моего слуха явственно донесся стон. Мы сразу оба вскочили, оглядываясь. Вокруг по- прежнему все было по-осеннему спокойным и задумчивым. Но где-то в этой задумчивости и спокойной тишине таилась беда.
— Женский голос,— шепотом сказал Аббас.
Мы снова прислушались, затаив дыхание. И снова услышали стон. Он доносился из кустов, густо разросшихся на склоне, противоположном тому, где расположились солдаты. Аббас первым побежал вниз. Обдирая руки о колючие ветви, мы стали метаться по кустам.
— Сюда, Гусо!
Подбегаю к Аббасу и вижу ужасную картину: девушка лет семнадцати, бледная, в изодранном платье, распластана на земле, словно распята, — руки и ноги ее привязаны к
четырем кустам, так что ей и пошевельнуться нельзя. Преодолев минутную растерянность, бросаемся к ней, торопливо начинаем развязывать веревки, но узлы не поддаются. Аббас выхватывает нож.. Девушка молча смотрит на нас глазами полными ужаса. Губы ее дрожат, она хочет что-то сказать — и не может. Я
