— Вот, послушай, что докладывает сержант Фаррух. Фаррух стоял навытяжку и вид у него был растерянный, испуганный,
— Разрешите доложить, господин ождан? Сбежал господин младший лейтенант Заман-хан.
Я вскочил, как ошпаренный. Сон моментально улетучился.
— Как сбежал?
— Я не виноват, господин ождан... Господин младший лейтенант приказал открыть ворота, говорит, что осмотрит их с той стороны... А как выехал, так и поскакал прямо по дороге.
— Надо было подстрелить его, изменника!— крикнул я.
— Мне не приказали, — виновато развел руками сержант.— Если бы вы приказали...
— Ладно, можешь идти,— раздраженно сказал я,— разберемся.
Когда он ушел, Аббас задумчиво произнес:
— Что это по-твоему: предательство или дезертирство?
— Сейчас я вспоминаю все, что знал об этом подонке, Аббас! Мне думается, что он как-то связан с Моаззезом. Когда он услышал, что хан казнен, то прямо-таки побледнел. И руки затряслись. Я тогда не обратил внимания, мало ли что, мальчишка еще совсем, а теперь вот... Да и родом он из этих мест, сын не то купца, не то чиновника какого-то. Жаль, не поинтересовались мы раньше!
Аббас задумчиво покручивал ус.
— Да, бдительности у нас еще маловато,— сказал он со вздохом.— Мало изучаем людей, которые окружают нас. А ведь нам с ними жить и сражаться. Одни вместе с нами встанут под знамя кузнеца Кавэ, другие пойдут против нас с оружием в руках. Надо знать уже сейчас, кто нашу сторону примет!
И снова, в который уже раз, подивился я тому, как вырос за последнее время мой друг, каким серьезным стал, как умеет быстро разбираться в событиях, правильно оценить то, что происходит.
- Наш Фаррух, к примеру, — продолжал Аббас, — по-моему, просто глуп и труслив. Хотя надо к нему приглядеться повнимательнее: такие чаще всего и становятся орудием в руках врага.
— Да, вполне возможно, что он знал о бегстве Заман-хана, потихоньку выпустил его, а потом прибежал сообщить, чтобы отвести подозрения. Надо будет потолковать с солдатами, которые были там, — согласился я. — Ты тоже займись этим.
Большое красное солнце поднималось над дальними горами. Закрытые наглухо ворота и стены с бойницами порозовели, словно их покрасили. А внутри городские улочки лежали еще в сумраке.
— Всадники!— закричал со стены солдат.— Едут!..
Мы с Аббасом поднялись по лестнице наверх. В бинокль я увидел множество вооруженных всадников, спускавшихся по склону холма. Сколько их? Это трудно было определить, потому что поднятая перед ними пыль скрыла задних. Но из-за пыльной завесы, как из тумана, выезжали все новые и новые верховые.
— Ого!— тихо воскликнул Аббас,— они не в шутку взялись за дело. Жарко будет!
— Господин ождан,— крикнули снизу,— вас к телефону!
Я мигом скатился с лестницы, подбежал к аппарату. Говорил Салар-Дженг.
— Гусейнкули-хан? Ну, как там у вас, показались?
— Да, очень много всадников.
— У нас тоже... Я у северных ворот. С запада и с юга тоже идут, мне звонили. Тут у нас господин подполковник Довуд-хан, передаю ему трубку. Алло,— услышал я хриплый от волнения голос недавнего командира эскадрона,— я сейчас выезжаю в штаб. Как настроение, что я могу доложить?
— Настроение боевое, господин подполковник!— ответил я.— Доложите командованию, что третий эскадрон, воспитанный вами, не дрогнет, встретит врага, как положено. С востока они в город не войдут... Разве только по нашим трупам.
— Я верю вам, господин ождан,— прохрипела телефонная трубка. — Держитесь до последнего патрона, до последнего вздоха. Из Мешхеда идет подкрепление. Город приказано удержать во что бы то ни стало. Вы слышите меня?
— Слышу, господин подполковник! Город удержать во что бы то ни стало!..
Поднявшись на стену, я сказал Аббасу:
— Довуд-хан беспокоится, как бы мы не пустили в город врага. Не хочется болтаться на перекладине.
— Конечно,— засмеялся Аббас,— они же не знают, какое это ничтожество, и примут его за настоящего военачальника.
Пыль, поднятая конниками, медленно оседала. Всадники спешились, проверяли подпруги у коней. Двое верховых выдвинулись вперед, остановились на холмике возле дерева. Один что-то говорил второму, показывая рукой в нашу сторону.
Я даже задрожал от волнения, когда, приглядевшись, узнал этих людей.
— Лачин и Заман-хан,— сказал я Аббасу.— Два предателя. Эх, жаль — пуля не достанет...
Они съехали с холма. Лачин что-то приказал, и лагерь пришел в движение — люди стали расседлывать коней, складывать седла, составлять винтовки в козлы, сгружать имущество.
— Странно,— произнес Аббас,— что они, измором нас взять хотят, что ли...
И словно в ответ на его слова, снизу закричали:
— Вода не идет! Нет воды!
Мы с Аббасом тревожно переглянулись.
— Так и есть,— хмуро сказал он,— они перекрыли подземные источники и оставили город без воды. Измором хотят взять.
Мы снова стали смотреть на огромный лагерь противника. Моаззезовские воины прочно и основательно устраивались на холмах. Кое-где уже задымились костры. Среди биваков ездил на коне Лачин, отдавая какие-то распоряжения. И следом за ним, как тень, следовал изменник Заман-хан. И снова пожалел я о том, что слишком далеко эти люди, и пули не достанут их.
— Артиллерии у них вроде бы нет — сказал Аббас,— А то разнесли бы в щепки ворота и ворвались в город.
— Они надеяться, что оставшись без воды, мы сами скоро откроем им ворота.
— Да,— согласился Аббас,— похоже, что к штурму они не готовятся.
Надо было спускаться вниз и распорядиться насчет воды — теперь ее следовало считать по капле и не расходовать попусту. Когда еще подойдет подмога из Мешхеда!..
На небольшой площади, возле городских ворот, были устроены оборонительные укрепления на случай, если всадникам хана удастся ворваться: по обочине дороги были уложены мешки с песком, а между рядами мешков протянута колючая проволока, намотанная на колья; так что в нужный момент их можно было оттащить и открыть путь к воротам.
К площади лепились мазанки ремесленников, но сейчас они пустовали — напуганные событиями люди ушли к центру города. Только солдаты встречались здесь в этот час.
Ко мне подошел сержант Фаррух.
— Ну, что там делается, господин ождан? — спросил он взволнованно.— Не собираются ли штурмовать?
— Жарят шашлык на кострах,— ответил я, стараясь шуткой приободрить солдат, слушавших наш разговор,— и зовут в гости. Может, сходим, отведаем угощения?
Но Фаррух даже не улыбнулся.
— Без воды пропадем, господин ождан,— сказал он и губы его задрожали, — как можно жить и воевать без воды?
— Не пропадем,— громко ответил я.— Вода у насесть — в бочках запасена. Будем расходовать экономно и ничего не случится. Думаю, хозяева не обидятся на нас, а когда разорвем блокаду, снова наполним бочки, они и не заметят.
— Но ведь во всем городе нет воды, — снова сказал Фаррух.
— Не беспокойтесь, — ответил я, начиная раздражаться, — каждая семья имеет запас воды. А нам, солдатам, надо не хныкать, а держаться мужественно. И не в таких переделках бывали.
Фаррух отошел, солдаты посматривали на него кто раздраженно, а кто с улыбкой.
В полдень наползли тучи, скрыли солнце. Но ветра не было, и сизые дымы от костров на холмах столбами поднимались к хмурому небу. Ханское войско отдыхало на виду у нас. Наши солдаты поднимались
