– Так ты б мне тапочки предложила, я бы переобулся. А руки я вымыл перед тем, как к тебе поехать, – с фальшивым смирением проговорил он, но тут же сменил тон на привычный – грубоватый: – Что же касается моего хозяйничанья, то не забывай, я вырос в этой квартире и по персидским коврам ходил задолго до тебя…
– Да какая разница! – вспылила Ева. – Теперь-то это мой дом и…
– А твой он лишь потому, что я такой добрый – позволяю тебе тут жить. Была б моя воля, выкатилась бы ты отсюда еще тогда, когда ту аферу с выселением собственной бабки проворачивала… – Заметив растерянность на лице дочери, Новицкий усмехнулся: – А ты думала, я не в курсе? Да я узнал об этом в тот же день, когда ты со своим любовником-нотариусом сговорилась, только вмешиваться не стал, дай, думаю, посмотрю, кто из двух ведьм победит: молодая или старая?! – Вульф одобрительно подмигнул Еве. – Но ты молодцом оказалась, переиграла свою бабульку, хотя я, честно говоря, ставил на нее. До тебя Элеонору переиграть никому не удавалось. Как умудрилась-то, дочура?
Ева не стала ничего отвечать, она вообще решила больше с так называемым отцом не разговаривать. Демонстративно фыркнув, она подошла к бару и налила себе и Вульфу по сто граммов виски. Но папашка от своей порции отказался.
– Я не пью, – сказал он, усаживаясь на диван и беря в руки журнал с Евой на обложке. – Пришлось отказаться от алкоголя, чтобы похудеть, а теперь просто не хочется…
Ева пожала плечами и взяла оба стакана себе. Но не успела сделать и глотка, как по квартире разнесся звонок, ознаменовавший появление Гоши.
Продюсер ввалился в квартиру и, как всегда, вместо приветствия начал жаловаться на погоду, пробки, свою язву. Он трещал без умолку, успевая при этом раздеваться, рыться в портфеле, щелкать кнопками сотового телефона. Гоша был очень деятельным, но чрезмерно суетливым, из-за чего Еве казался похожим на Лео из «Смертельного оружия». Он и внешне чем-то напоминал Джона Пеши: такой же невысокий, упитанный, лысоватый, с большим носом и узкими хитрыми глазками. Только голос у Гоши был не скрипуче- писклявый, а красивый, глубокий, очень сексуальный. Слыша его в трубке, Ева всегда поражалась, как мужчина с таким чувственным голосом может так бледно выглядеть. Впрочем, в обаянии Гоше нельзя было отказать, поэтому связь с ним такого красавца, как Батыр, объясняла не только выгодой, но и симпатией.
Разоблачившись и сунув телефон в карман, Гоша потопал в гостиную. По пути он продолжал трещать, но Ева его не слушала. Она думала о своем адвокате Петре Моисееве. За те два года, что они не виделись, он совсем не изменился: выглядел все так же молодо, был ухожен, строен, великолепно одет, и Еве он показался еще красивее. Она сама не знала, что тому виной, его новая, более неформальная прическа (более длинные волосы) и дымчатые очки с небольшими диоптриями, придающие ему дополнительный шик, или ее всколыхнувшиеся чувства. По всей видимости, последнее, и даже наверняка, но Ева гнала от себя эти мысли, боясь их больше маячившей на горизонте перспективы оказаться подследственной.
Она знала – влюбляться нельзя ни в коем случае, тем более в такого мужчину, как Петр. И дело, естественно, не в его семейном положении (она без зазрения совести уводила женатых мужиков из семьи, после чего бросала), а в его непоколебимой внутренней силе. Несмотря на метросексуальность, красоту и подростковую стройность, от Петра так и веяло мужественностью. Не показной, мускулатурно-щетинистой, а потаенной, первобытной, умело скрытой под безупречными манерами и интеллигентными чертами. Ева при первом знакомстве ее и не рассмотрела, обманувшись, как многие, но теперь знала наверняка – Петр не даст вить из себя веревки, как остальные козлики, не позволит обращаться с собой, словно с дрессированной болонкой… Она до сих пор помнила, как он отшил ее тогда, два года назад. Хотя безумно хотел – она чувствовала это и телом, и своим бабьим нутром, – но смог устоять. Потому что знал, пойди он сейчас на поводу у своего желания, пути назад не будет. Ева околдует его, превратит в свою игрушку, а потом выкинет за ненадобностью – с теми, кто безумно любит, всегда так происходит, поскольку они глупы, слабы и безвольны…
Ева сама была такой много-много лет назад. Но с тех пор – ни разу. Пятнадцать лет держалась, пребывая в образе Снежной королевы, лишь однажды, встретив Моисеева, дрогнула сердцем… Дрожит оно и теперь! Но Ева справится и с сердцем, и с Петром – вскружит ему голову, оставшись при этом холодной стервой. Соблазнит, уведет, влюбит, а потом бросит. Это будет ее местью! Сразу двоим – Петру и его дурочке Аньке: ему за то, что отшил когда-то, ей же за многое… И за Моисеева, и за бабку, и за сокровища, и за удачу, присвоенную себе вместе с фамильным колье!
Пока Ева смаковала свою ненависть, Гоша прошел по коридору в гостиную. Увидев Вульфа, он остановился на пороге и вопросительно посмотрел на хозяйку квартиры.
– Это Эдуард Петрович Новицкий, – представила папашку Ева. – Отец Дусика.
– Примите мои соболезнования, – пробормотал Гоша.
– Да ты присаживайся, – сказала ему Ева, указав на кресло, стоявшее рядом с диваном, на котором сидел Вульф. – Он хочет с тобой поговорить.
– Со мной? – изумился Нагибин. – А о чем?
– Я знаю, вы виделись с Дусиком незадолго до его смерти, – начал папашка. – И он уговаривал вас помочь ему вернуться на сцену, но вы отказали…
– Не совсем так. Я отказал Денису в его первый визит. Категорически!
– Я понимаю вас. Дусик был бездарен.
– Да не в этом дело! Бездарностей у нас половина эстрады. Но бездарности эти либо сказочно красивы и харизматичны, как наша Ева, либо так же сказочно богаты…
– Скорее уж не они, а их мужья и любовники, – встряла Ева. – И между прочим, я не так уж бездарна. У меня абсолютный слух и вполне приличный голос…
– Я не спорю, Евочка, – улыбнулся Гоша. – Но речь вообще не о тебе. – Он отобрал у нее стакан с виски и, хлебнув, продолжил разговор с Вульфом: – Так вот, Дусик очень постарел и подурнел. И прежний имидж романтичного мальчика теперь ему подходил как корове седло, а иного для безголосого, потасканного парня с явно выраженной гомосексуальностью я придумать не мог…
– Вот если бы у него были деньги, тогда бы вы умудрились, правда?
– Конечно. За деньги можно сделать все, только их-то как раз у Дусика не было. Поэтому я ему отказал. – Гоша вылакал весь вискарь и протянул пустой стакан Еве, чтобы она налила еще – Нагибин обожал дорогой «Роял Салют», но жмотился его покупать, а на халяву дул до окосения. – Дусик меня понял, скандалить, как раньше, не стал, а перед тем как уйти, спросил, сколько нужно денег, чтоб я за него взялся. Я честно ответил – два лимона.
– Так много? – изумилась Ева. – В меня ты один вложил.
– Сравнила себя с Дусиком, – отмахнулся от нее Гоша, уже порядком опьяневший.
– И что же Дусик? – настойчиво спросил Вульф.
– Да ничего, ушел, и я думал, что больше его никогда не увижу, но Дусик вернулся через пару недель и сообщил, что деньги будут…
– Даже так?
– Представьте себе!
– Вы спросили, где он их собирается взять?
– Конечно. Только он ничего вразумительного не ответил. Буркнул что-то себе под нос… – Нагибин наморщил лоб. – Что-то вроде «Савва поможет»…
– Савва или Слава?
– Слава! Именно Слава.
Услышав это имя, Ева напряглась. Она никому не рассказала о предсмертных словах Дусика, но прекрасно их запомнила, и вот теперь всплывает этот загадочный Слава, которого, по наказу брата, она должна найти, причем настоящего… Кто же это такой, черт возьми?
– Кто это такой? – спросила она вслух.
– Судя по всему, новый Денискин любовник, – ответил отец.
– Да, да, наверное, – пробормотал Гоша, задумчиво потеребив кончик своего длинного носа. – Батыр говорил мне, что видел Дусика в клубе с каким-то парнем. Они целовались…
– Батыр был знаком с Дениской? – поразилась Ева.
– Конечно, ведь Дусик бывал у меня. Они познакомились в первый его визит, и добряк Батыр взял
