– Это кто? – спросила Аня, едва он отсоединился. Конечно, глупо было задавать вопрос, на который знаешь ответ, но она ничего не могла с собой поделать.
– Клиентка.
– Ее зовут Ева? – с мазохистским упрямством продолжала допытываться Аня.
– Ты же сама слышала, – пожал он плечами и, на ходу поправляя галстук, заспешил в прихожую. – Это Ева Новицкая.
– Я не знала, что она твоя клиентка… Ты мне об этом не говорил.
– Она обратилась ко мне только вчера.
Он двигался так стремительно, что будь их квартира поменьше, Петр был бы уже за дверью. Но так как длина коридора этого не позволяла, Аня успела его догнать и задать еще один вопрос:
– У нее что, проблемы?
– Убит Денис Новицкий, и милиция подозревает Еву. Сейчас, например, ее вызвали для допроса и дактилоскопии, и я, как адвокат, должен присутствовать…
– Денис мертв? – удивленно ахнула Аня. – А я даже не знала, что он вышел из тюрьмы.
– Я не стал тебе говорить, чтобы не бередить твою память. Он вышел два с половиной месяца назад, а вчера был убит в подъезде Евиного дома.
Петр, уже дошедший до двери, развернулся, вскользь чмокнул Аню куда-то в ухо, схватил с вешалки дубленку и шагнул за порог. О том, что жена собиралась поделиться с ним радостной новостью, он и не вспомнил.
Сергей Отрадов
Сергей проснулся от боли, это Авось, потягиваясь, вонзил в него свои когти. Скинув кота на пол, он полежал немного, чтобы пробудиться окончательно. Когда сна не осталось ни в одном глазу, Сергей встал. Натянув спортивные штаны, вышел из спальни.
В квартире стояла тишина. Сергей решил, что Аня ушла на работу (она собиралась сегодня заскочить в магазин), и направился в кухню, чтобы сварганить себе что-нибудь поесть. Кошки помчались следом, урча в предвкушении скорого пира, приотстал только Данилка, замешкавшись в прихожей, где находилось его любимое лакомство – хозяйкины тапки.
Когда Сергей вошел в кухню, то очень удивился, обнаружив там дочь. Аня, сгорбившись, сидела на высоком стуле и напоминала всем видом птичку на жердочке: то ли синичку, то ли воробушка. Перед ней стояла чашка с остывшим кофе, но она не пила его, а только помешивала, механически водя ложкой по кругу.
– Анюта, – окликнул ее Сергей. Но дочь не услышала, так была погружена в свои мысли. Пришлось подойти к ней вплотную и, положив руку на плечо, повторить: – Анюта, очнись.
Аня вздрогнула и подняла на отца огромные, полные невыплаканных слез глаза. Увидев ее несчастное личико, Сергей не на шутку встревожился.
– Что с тобой, дочка? – взволнованно спросил он, опускаясь перед ней на корточки и заглядывая в глаза, из которых начали капать крупные, как жемчужины, слезы. – Что случилось? Кто тебя так расстроил?
Она замотала головой – никто.
– Почему тогда ты плачешь?
– Я не плачу, – шмыгнула носом Аня и действительно перестала лить слезы. – Просто мне вдруг стало грустно… – Она вытерла нос рукавом и вымученно улыбнулась. – У меня все нормально, пап. Честно…
– Ну тогда давай покушаем. Я есть хочу. – Он поднялся, подошел к холодильнику и, открыв дверку, стал изучать его содержимое. – И что у нас есть поесть? Та-ак. Суп не хочу. Мясо не хочу. Рыбу хочу, но ее нет… Сбегать, что ли, в магазин? Или у кошек украсть? Ты вроде бы им минтай покупала…
– У меня будет ребенок, – услышал он тихий дочкин голос и не сразу понял, что она сказала, переспросил:
– Что ты сейчас?..
– Я беременна, пап.
Сергей выпустил дверку холодильника и под ее хлопок резко обернулся. Аня смотрела на него и робко улыбалась. Вид у нее при этом был гордый, но немного растерянный. Как у двоечника, получившего пятерку и не до конца понимающего, как это у него получилось…
– Анюта, это здорово! – вскричал Сергей, бросаясь к ней и подхватывая со стула, чтобы закружить по кухне. – Я так рад за тебя… За вас! Ну и за себя, конечно, – наконец я стану дедушкой! – Он усадил смеющуюся Аню на кухонный стул и, встав напротив, спросил: – Как прореагировал Петр?
– Он еще не знает, – ответила она, погрустнев. – Я хотела ему сказать, но он так торопился на работу…
– Ничего, скажешь вечером.
– У него деловой ужин, и он поздно вернется.
Сергей внимательно посмотрел на дочь и, заметив, что ее глаза опять наливаются слезами, сказал ласково:
– Не стоит расстраиваться из-за такой ерунды.
– Понимаю, но… – Она зажмурилась, и слезы потекли из-под опущенных ресниц. – Я боюсь, пап! Я так боюсь…
– Это естественно, все женщины боятся рожать…
– Рожать я как раз не боюсь, – мотнула головой Аня.
– Тогда чего же?
– Боюсь, что Петр меня разлюбит, – выпалила она. – Когда я стану толстой, неповоротливой. Когда мои черты расплывутся, а ноги отекут…
– Ну во-первых, не у всех лица расплываются, – начал протестовать Сергей, но она ему не дала договорить:
– Придет время, когда я не смогу заниматься с ним любовью, а Петр очень темпераментный мужчина и не сможет терпеть. Да и зачем? Если кругом столько красивых женщин: стройных и сексуальных, не то что его жена-моржиха…
– Остановись, Аня, – оборвал ее Сергей. – И послушай меня. – Он взял ее треугольное личико в ладони, приблизил его к себе так, что их носы соприкоснулись, и заговорил полушепотом: – Если он тебя любит, а он тебя любит, то не променяет ни на кого – ты, толстая, отекшая, с вздутыми венами на ногах, все равно останешься самой желанной женщиной на свете. Я говорю так уверенно, потому что знаю это на собственном опыте. – Он убрал руки от ее лица, сел на высокий стул и продолжил: – Ты знаешь из бабушкиных дневников, что мы с ней любили друг друга. Вернее, любил ее я, с детства и до старости, и смог этим своим чувством заразить и ее. Именно заразить, потому что его иначе как болезнью не назовешь. Если единокровные брат и сестра стали любовниками, уже противоестественно, а коль они решились завести ребенка – это просто тяжкий грех. Плодом нашего греха стала дочь Полина, которую ты могла видеть в Васильковском доме инвалидов. Девочка родилась абсолютно ненормальной, чего можно было ожидать, только мы с Линой надеялись на чудо и ждали появления ребенка с надеждой и радостью… – Сергей перевел взгляд с лица дочери на портрет Элеоноры и грустно улыбнулся. – Лина очень трудно переносила беременность. Она была уже не юной, к тому же ей приходилось скрывать свое положение от всех и вести привычный образ жизни. Она уставала, мучилась токсикозом и болями в спине. Когда срок был уже такой большой, что живот невозможно было замаскировать одеждой, мы с ней уехали под Рязань, где в глухой деревушке у нас была дачка. Там Элеонора провела два месяца перед родами (муж ее в это время был в загранкомандировке, а детей она отправила на все лето на юг). Выглядела она тогда не лучшим образом: ее разнесло, черты потеряли четкость, веки постоянно отекали, волосы потускнели, лицо покрыли пигментные пятна. Я знал, как трепетно Лина относится к своей красоте, поэтому, чтобы не расстраивать ее, выбросил все имеющиеся в доме зеркала, и о своей внешности она могла судить только по моим словам и глазам. Я твердил ей каждый день, какая она красивая, как идет ей полнота и как нежна стала ее кожа. И она верила мне, потому что мои глаза не лгали. Да, Аня, для меня она действительно оставалась прекрасной! И желанной. Я хотел только ее. А когда Лина перестала заниматься со мной сексом (а перестала она, будучи на пятом месяце), я не искал никого на стороне, хотя женщины меня всегда любили и найти себе любовницу я мог очень легко…
