Таида порывисто обернулась и, взглянув в глаза певца, спросила:
– А ты, Агафон, каким хотел бы видеть современный мир?
– Мир, полный покоя, процветающий, с открытыми границами; мир, в котором обмен идеями так же свободен, как торговля вином и маслинами; мир, в котором нет места войнам и немыслимы никчемные национальные предрассудки. Мир, в котором художники, поэты и производители почитаются выше полководцев.
– А если один народ жестоко унизил другой? – сурово спросила гетера.
– Ты, совершеннейшее создание природы, думаешь о несовершенном мире! – укоризненно воскликнул певец. – А я мечтаю о совершенном мире. И если все народы будут о нем мечтать, мир придет в конце концов к взаимопониманию. – Затем засмеялся и напомнил: – Ведь ты гетера, а не философ. Но если красота станет главным символом философии, мир скорее придет к гармонии.
Жажда новых впечатлений рано утром поднимала певца и гетеру, и они, боясь что-нибудь упустить из встречающегося им на пути, поднимались на нос триеры едва занимался рассвет.
Стремительно взлетали вверх и опускались, взметая сверкающие брызги, весла. О скорости можно было судить лишь по силе бьющего в лицо ветра и изменениям панорамы острова, очертания которого показались утром на пятый день пути. Остров разворачивался перед ними зубчатой стеной кипарисов.
– Самос! Родина великого Пифагора! Здесь он беседовал с выдающимся поэтом Эллады Анакреонтом, – указав на остров, рассказывал Агафон. – Как жаль, что мы проплываем мимо и нам не удастся его осмотреть.
– Пифагор считал, что все, нами видимое, есть выражение числа, невидимого и вечного. Все сущее – воздух, вода, земля – вторично по отношению к числу.
– Ты великолепно образована, афинянка! – в восхищении воскликнул рапсод. – Кстати, именно благодаря Пифагору в язык ионян вошло слово «философия» – страсть к мудрости.
Они помолчали.
Вскоре корабль, обогнув остров, вошел в широкий пролив, отделяющий Самос от материка.
– По своим очертаниям остров Самос напоминает барашка, обращенного головою к Азии, – рассказывал Агафон. – Очертания острова совпали с направлением переселения ионийцев, бежавших на материк от бедствия, погубившего Трою – землетрясения. Так на азиатском побережье появились ионийские города, от которых Самос отделен проливом.
Справа по борту в легкой дымке показались едва различимые очертания Ионии.
Таида искоса посмотрела на Агафона. За все время их путешествия он ни разу не прикоснулся к ней и не позволил себе ни одного многозначительного взгляда, намека или нескромного замечания.
Он перехватил ее взгляд и, догадавшись, о чем она думает, сказал:
– В моем возрасте достаточно радоваться твоей красоте. Тебе никто никогда не говорил, что некоторые мужчины предпочитают умную беседу плотской любви?
Таида только улыбнулась в ответ и почему-то, вспомнив Александра, спросила:
– А что ты думаешь об Александре, царе Македонском?
– Ему слишком везет. Счастье недолговечно, – после недолгого раздумья начал Агафон. – Вавилонские мудрецы полагают, что счастье и несчастье – это две гири, колеблющие чаши весов. Если счастье сильно перевешивает, то это может привести к такому резкому повороту, что человек летит в пропасть и ничто его не в силах удержать.
Таиду оглушила мысль, слетевшая с уст Агафона.
Триера вошла в гавань Милета.
Среди встречающих на пристани Таида не увидела Птолемея, и в сердце ее невольно закралась тревога.
Но, как только она ступила на берег, крепкие руки обхватили ее сзади и подняли вверх, а когда опустили, то перед ней стоял довольный улыбающийся Лисипп.
– Мне приказано встретить тебя!
На лице Таиды было удивление, которое не укрылось от скульптора.
– Птолемей и Александр направились навстречу Дарию! Да сопутствует им удача! – пояснил Лисипп.
Таида подошла к Агафону, чтобы попрощаться. Он вытащил из-под своего гиматия свиток и подал ей в руки.
– Это тебе прощальный подарок. Тексты моих пеанов.
И он на прощание улыбнулся ей в последний раз.
– Я отправлюсь далеко. На край света. И мне будет приятно знать, что на свете есть ты. Я благодарен тебе за все.
– Спасибо за подарок. Но я не сделала для тебя ничего…
– Ты была добра ко мне, за эти несколько дней поделилась со мной своими знаниями и молодостью. Я не мог бы просить большего. Мне остается лишь сожалеть, что я слишком стар для тебя и не смог одарить тем счастьем, которое ты заслуживаешь.
Он стремительно растворился в толпе, а когда обернулся, гордая голова афинянки, мелькнув в последний раз, исчезла. Ни одно из многочисленных расставаний не было для рапсода тяжелее, чем это.
Пока Таида прощалась со своим попутчиком, Лисипп издали внимательно рассматривал ее.
Она была в розовой полупрозрачной накидке, наброшенной на одно плечо и свисающей чуть ниже колен. Ее темные блестящие волосы были искусно зачесаны наверх и перехвачены расшитой жемчугом золотой лентой.
Когда, наконец, Таида стала приближаться к Лисиппу, чудный аромат, источаемый гетерой, опередил ее самое и окутал Лисиппа, опьяняя. Таида приближалась и была так очаровательна, что у скульптора перехватило дыхание.
Остановившись от него в нескольких шагах, гетера приказала:
– Подойди!
Но Лисипп стоял неподвижно, застыв, как большое и неуклюжее изваяние.
– Придется, видно, мне подойти к тебе, – засмеялась Таида.
Она остановилась перед ним и обожгла своим дыханием:
– Очнись, Лисипп! Я так рада, что именно ты встретил меня.
Внезапно Лисиппа озарило: «Она будет моей моделью, как только станет чуть-чуть постарше…»
И именно в этот миг гетера приблизила к нему свое лицо и нежно поцеловала в губы.
– Очнись!
Сердце скульптора неожиданно для него самого затрепетало и полетело в бездну.
Наконец, опомнившись, он взял ее за руку и повел к повозке, постепенно приходя в себя.
Они подъехали к дому, стоявшему недалеко от моря. Дом среди дневной жары утопал в зелени и цветах. Крытое красной черепицей одноэтажное здание широко раскинулось в тени платанов и кипарисов.
Маленький ручеек струился под зарослями ирисов. Дикий шиповник цвел по его берегам.
Главный вход в дом приходился как раз против аллеи из кипарисов.
Лисипп провел Таиду во внутренний дворик дома, в центре которого находился высокий мраморный алтарь, а рядом с ним – обложенный камнями колодец, кувшины с водой. По колоннам, подпирающим небольшой балкон, вился зеленый плющ. У стен стояли скамьи и пиршественные ложа. На алтаре Таида увидела гирлянду цветов. Она с благодарностью посмотрела на Лисиппа и подумала: «Как хорошо, что меня встретил именно он. У меня будет достаточно времени освоиться и собраться с мыслями».
Феба и двое рабов Таиды вошли в дом вслед за рабами, которые встретили их у входа и забрали сундуки с вещами.
Таида и Лисипп, прежде чем войти во внутренние покои, присев на скамьи, вели неспешную беседу.
– Птолемей просил поселить тебя в этом доме и ждать вестей от него. К сожалению, он не смог дождаться тебя. Им с Александром в ближайшее время предстоит грандиозная битва с Дарием.
– Далеко ли отсюда? Когда? – мгновенно отреагировала на слова скульптора Таида.
