– Я слышал, что на Иссе. А когда – ведомо только богам. Птолемей просил передать, что постоянно думает о тебе. В доме есть все необходимое, чтобы ты чувствовала себя здесь уютно.
Лисипп пытливо взглянул на Таиду. Казалось, упоминание о Птолемее совсем не заинтересовало ее. Она даже не спросила ничего о нем.
Зато, немного помолчав, в раздумье поинтересовалась:
– Пленницами Александра стали самые прекрасные женщины Лидии, Фригии, Ионии. Ну и как?
Ответ поразил ее:
– Он мог бы выбрать любую из женщин, но – нет…
Неожиданно весело гетера произнесла:
– Покажи мне дом и давай выпьем вина за встречу! И за победу македонцев!..
Когда Таида и Лисипп удобно расположились у стола, на котором рабыни успели уже расставить изысканные яства и фрукты, скульптор, любуясь гетерой, вспомнил:
– Когда Александр увидел обнаженную Афродиту Книдскую, он тут же предложил Птолемею позвать тебя. И все, в том числе и я, поддержали царя.
– Так меня позвал Александр? – с удивлением воскликнула гетера. – Птолемей ничего не написал мне об этом.
– Это говорит о его любви к тебе. Значит, он боится потерять тебя, боится более могущественного соперника.
От внимания Лисиппа не укрылось, что его слова явно взбудоражили Таиду. Она тут же замкнулась в себе.
На следующий день Лисипп сопровождал Таиду в Эфес. Она пожелала посетить развалины храма Артемиды, которые были расположены в долине недалеко от города.
По дороге к храму скульптор рассказывал:
– Храм Артемиды считался одним из чудес света. Когда у ворот Эфеса появился лидийский царь Крёз, властителю города Пиндару пришла в голову спасительная мысль – протянуть от городских ворот веревку к храму Артемиды и провозгласить Эфес «неприкосновенной территорией богини». Так жителям удалось спасти город от кровопролития.
Мысли, волновавшие Таиду, помимо ее воли вырвались наружу:
– Но после поражения Крёза Эфес на долгие годы попал под власть персов. И только Александр, царь Македонии, освободил этот город.
– Не слишком ли много ты думаешь о молодом царе? – неожиданно спросил Лисипп.
И вдруг предчувствие подсказало ему, что Таиду надо уберечь от чего-то очень рискованного, и он невольно проговорил:
– Политические игры опасны. Будь осторожна. Царь Александр во многих своих поступках непредсказуем.
И мгновенно перевел разговор на другую тему:
– Статуя Артемиды сверху была сплошь покрыта золотыми украшениями и драгоценностями.
Вскоре они увидели руины некогда прекрасного храма, от которого остался лишь ряд колонн да глубоко ушедшие в землю головы мраморных быков гигантских размеров.
– А как погиб этот храм? – поинтересовалась Таида.
– Храм Артемиды поджег житель Эфеса Герострат, возмечтавший таким образом увековечить свое имя в истории. И что самое интересное, это произошло в ночь рождения Александра Македонского!..
– В ночь рождения Александра? – пораженная услышанным, переспросила Таида.
– Да.
– И что было дальше с Геростратом? – с волнением в голосе поинтересовалась она, сама еще не понимая, почему этот рассказ так встревожил ее.
– Решением собрания, в котором участвовали все жители Эфеса, его имя должно было навесно исчезнуть из памяти людской. Имя Герострата с тех пор стало нарицательным.
Таида снова встревожилась, затем вздохнула и замолчала.
Лисипп с удивлением посмотрел на нее:
– Мой рассказ так взволновал тебя, будто ты сама собираешься устроить грандиозный пожар!
Услышав эти слова, Таида невольно вздрогнула.
Когда они снова удобно на мягких подушках расположились в повозке и тронулись в путь, Лисипп предложил:
– Мой друг художник Апеллес, кстати он родом из Эфеса, сейчас в своей мастерской заканчивает портрет царя Александра. Навестим его? Он будет рад.
Воспоминания об Оресте болью отозвались в сердце Таиды, она хотела решительно отказаться, но желание увидеть портрет царя одержало верх, и она согласилась.
Из окон повозки Таида любовалась широкими улицами, роскошными дворцами, величественными храмами города.
По дороге Таида снова стала расспрашивать Лисиппа об Александре:
– Царь сам позировал Апеллесу или он рисовал по памяти?
– Апеллес задержал Александра на несколько дней. Царь сам наблюдал, как под кистью художника возникают его черты, его облик полководца. А когда портрет был окончен, царь приказал выступить в новый поход. Его путь после Эфеса лежал на Милет. Сейчас Апеллес слегка правит картину. Я сам еще не видел законченный вариант.
Апеллес радушно встретил гостей и тут же провел их в мастерскую, большую комнату, заставленную картинами.
Известие о смерти Ореста потрясло художника. После долгих расспросов о подробностях гибели любимого ученика, художник, наконец, подвел гостей к портрету царя.
На портрете Александр был изображен с молнией в правой руке. Молния являлась атрибутом Зевса, высшего из богов.
Таида невольно подумала про себя: «Кто сможет победить сына Зевса? Никто!..»
VIII
Царь царей Дарий Третий Кодоман возлежал на ложе из павлиньих перьев. За плотными шторами уже вовсю светило солнце. Накануне он получил сразившее его известие о смерти эллинского наемника Мемнона, своего лучшего полководца. С болью в сердце он вспомнил и о том, что уже пало много и знатных персидских полководцев.
Дарий не торопился вставать, продолжал нежиться на ложе, разглядывая высокий потолок из ливанского кедра, испещренный замысловатой резьбой. Его рассеянный взор блуждал в хитросплетениях орнамента из роз, волнистых линий, завитков, фантастических листьев и симметричных цветочных лепестков.
Сознание опасности, пробужденное в нем Александром, изменило привычный ход его мыслей. С каждым днем он все отчетливее убеждался, что персы за долгие годы благополучия духовно оскудели и обленились, как и он сам. Привычка к праздности, разъедавшая государство изнутри, была не менее опасна, чем опытная и сильная армия Александра. К сожалению, он, царь царей, спохватился слишком поздно, одним из последних, а его царедворцы вместе с ним дремали, убаюканные в золотых колыбелях. Сможет ли он поднять и увлечь их за собой? Он отчетливо осознавал, что это будет крайне трудно. Никто из придворных, привыкших уже к безмятежной, благополучной жизни, не спешит защищать границы могучего обширнейшего государства. Куда приятнее нежиться на ложе, одурманивая себя вином.
«Трусы, бежавшие из-под Граника от горстки македонян!» – с тоской подумал Дарий.
Царь царей попытался представить картину столкновения двух армий. И тут же крупные капли пота покрыли его лик. Он представил, как отдает приказ пустить по полю битвы колесницы с крутящимися серпами, подрезающими ноги мчащейся коннице и движущейся пехоте противника. Услышал дикое предсмертное ржание лошадей и стоны многих тысяч умирающих македонцев.
– Так-то, Александр! – И добавил со вздохом облегчения: – Вот так встретит тебя мое войско!..
Необходимо было принять единственно правильное решение, которое позволило бы навсегда изгнать из пределов Персидского царства македонцев.
Дарий решил немедленно вызвать опытного царедворца Бесса.
