лимит на любовь, выделенный на нашу семью, исчерпала наша с Лешкой маменька?»
Вот такие мысли нет-нет да и омрачали Иркину жизнь. А в остальном все было прекрасно. Зарплата выросла, на хозяйство тратиться не приходилось, подарки Алан дарил часто и со вкусом.
В одном из таких подарков – в шикарном бархатном платье – Ирка отправилась на презентацию нового клипа Алана. Сам Ку подобные мероприятия не любил, но так как виновником события был именно он, через силу согласился. Ирка его неприятие светских вечеринок не понимала – весело, сытно, пьяно, люди интересные кругом… Но Алан их избегал по одной, скрываемой им от всех причине: он умирал от неуверенности в себе при большом скоплении людей. Стоило ему попасть в центр внимания, как он вновь превращался в Леню Кукушкина и начинал стыдиться себя, своей пьяницы-мамы, своего бедного языка. Хотя теперь никто не посмел бы над ним посмеяться, а его словарный запас стал настолько велик, что некоторые, не слишком развитые умственно, его даже не понимали. Спокоен он был только на съемочной площадке и в обществе Ирки.
Новое творение Алана произвело фурор, но даже это не заставило режиссера задержаться на вечеринке. Сразу после демонстрации клипа Алан начал уговаривать Ирку уйти. Вид у него был такой несчастный, что она согласилась.
Когда Ирка и Ку подошли к машине, в другую садилась пара, которую они не видели на презентации, что и немудрено при таком скоплении людей. Мужчина был очень полным, маленьким, с зализанными редкими волосами и водянистыми глазами, зато дама блистала красотой. Алан замер, глядя в ее изумрудные глаза. Ирку это поразило – раньше Ку никогда не заглядывался на женщин.
– Леня? – Женщина неожиданно остановилась, чуть сощурясь, посмотрела пристально.
– Да, это я. – Алан не был похож на себя. Он побледнел, опустил плечи, даже будто стал ниже ростом, напомнив Ирке провинившегося раба из сериала про Изауру.
– Помнишь меня? – Женщина не сомневалась, что он помнит, иначе не стояла бы столь горделиво и не улыбалась бы так торжествующе.
Только тут до Ирки дошло, кто перед ней. Она еще раз окинула женщину взором – хрупкая, румяная, зеленоглазая, с копной светлых волос. Точно, Люба. Одета прекрасно: облегающее платье, замшевые сапоги, норковое манто, к тому же в ушах настоящие бриллианты. От провинциальной девчушки не осталось и следа. Стильная, богатая, уверенная в себе, только сразу видно: легкодоступная, порочная. Но тут уж ничего не поделаешь – видимо, такая наследственность.
Ирина угадала: Люба была шлюхой в третьем поколении. Можно сказать, потомственной шлюхой. А почему нет? Бывают же династии врачей, милиционеров, а в их роду женщины – мужчин в нем просто не было – могли похвастаться небывалой половой активностью.
Началось все с бабки Фроси (хотя, может, и раньше, просто об этом история умалчивает). Люба прекрасно помнила, хоть и прошло с той поры немало лет, как шестидесятилетняя бабка принимала в доме своего любовника – сына соседки. Тому было не больше сорока, но другие женщины, кроме Фроси, его не интересовали.
А как бабка начинала! Вся деревня до сих пор рассказывает. Шел 1945 год. Кончилась война, с фронта пришли мужики. Истосковавшиеся по мужской ласке, бабы из кожи вон лезли, чтобы завлечь хоть одного. Надо сказать, что вернулись в родную деревню немногие – два женатых тракториста, гармонист-пьяница (он остался без ног), конюх-бобыль да бывший председатель-вдовец. На холостяков началась охота. Бабы как с ума посходили: каждая служивого на пироги зовет, каждая на все готова. Мужики – ни в какую. А оказалось, что они, в том числе и женатые трактористы, за исключением конюха, которому вместе с ногами оторвало самую что ни на есть главную мужскую часть, ночами к Фроське похаживают. Причем ни один без ласки не был отпущен, да, как видно, такой, что сам председатель захотел на ней жениться. Фрося отказала – ее и так жизнь вполне устраивала. Через год она родила здоровую девчонку – поди разбери, от кого.
Дочь с младенчества походила на мать, как капелька. Зеленые глаза, светлые волосики, ангельское личико. Чудо, а не ребенок.
Назвали новорожденную Галиной. Пошла она в мать не только лицом, но и характером. Уже в пятнадцать попросилась замуж, а когда маманя не позволила, сбежала без благословения. Вернулась в родную деревню через два с половиной года с маленькой Любашей на руках. Стоило соседям только глянуть на малышку – всем стало ясно, что Фросина смена подрастает.
Так и зажили втроем. Бабка в одной комнате любовников принимает, мать – в другой, а Люба в колыбели пузыри пускает, не зная еще, что от судьбы не уйдешь. Когда Гале исполнилось двадцать, она вновь сбежала. Вернулась на этот раз попозже, через три года, но опять с орущим свертком. Так и пропадала раз в пять лет. Деревенские остряки шутили – работает вахтовым методом.
В свои пятнадцать Люба от матушки отличалась сильно. Самое главное отличие – ее девственность. Девушка была невинна и, казалось, останется такой до свадьбы. Деревенские нострадамусы даже закрякали разочарованно. Кто-то злорадно шипел, мол, в семье не без урода. Все они ошибались. Любаша намеревалась расстаться с девственностью в ближайшем будущем, но в отличие от своих непутевых родственниц с выгодой для себя.
Люба с детства знала, откуда берутся дети. Лет в пять она пронаблюдала процесс их зачатия от начала до конца. В десять могла быть экспертом в данной области. А в двенадцать, когда ее попытался совратить сосед-призывник, так подняла его на смех, что парень, уверенный в своей опытности и умении зажигать в женщинах огонь, после армии в родную деревню больше не вернулся.
Секса Любаше очень хотелось, особенно после тринадцати, но она себя сдерживала. Решила: успеет еще набаловаться, а пока надо думать о коммерции – времена наступили тяжелые. Поначалу она мечтала о каком-нибудь заезжем богаче, которому продаст свою невинность за доллары, которых в деревне отродясь не видели. Потом, понимая, что богачей, как и долларов, в их дыре не увидит до конца дней своих, надумала уехать в Москву – там охотников до ее девичества найдется уйма. Не получилось – денег в семье не было даже на билет.
Люба оканчивала восьмой класс. После можно было в ПТУ поступить, хоть бы и в столичное, но училась она плохо, а денег на дорогу так и не находилось. Решение ее проблемы оказалось рядом, только руку протяни. Причем в буквальном смысле. Сидела Люба на первой парте, перед учительским столом, а за ним на уроках химии располагался молодой педагог Петр Самсонович, которого за глаза звали Петюней. Он был только после института, молодой и неопытный, и выглядел как мальчишка: худенький, прыщавый, неуверенный в себе. Девочки в классе от него сходили с ума, что неудивительно – больше учителей мужского пола в их школе не было. Любашу же он до поры до времени не интересовал совершенно, но однажды она поймала на себе его вожделенный взгляд и изменила свое отношение.
Одним апрельским вечером она нагрянула в учительскую. Там, кроме Петюни, никого не было. Любаша развязной походкой прошествовала через комнату, втиснулась между столом и молодым учителем, задрала юбку, под которой, по случаю, ничего не было, и призывно вильнула бедрами. Петюня пустил слюну, но действий никаких не предпринял. Тогда Люба, в которой проснулся инстинкт ее предков, сама набросилась на Петюню с такой страстью, словно мечтала все годы именно о нем. Произошло все быстро и безболезненно. И имело продолжение.
К маю молодой педагог нуждался в теле своей ученицы, как в наркотике. Любаша же, отработав на нем все приемы, изученные благодаря привычке подглядывать, потеряла к Петюне всякий интерес, тем более что мужиком он оказался хилым и неопытным. Вот тут и наступил момент, ради которого, собственно, все и было затеяно.
Все в школе говорили, что Петр Самсонович москвич, профессорский сынок, что у него много связей в столице, а в деревню он поехал учительствовать по зову сердца. Эту историю Любаша знала, на нее и поставила. К концу учебного года она прибежала к своему любовнику вся в слезах, рассказала, что беременна, и попросилась замуж. Петюня был рад-радешенек. Начали тайно готовиться к свадьбе. Но тут юная невеста из ночных откровений жениха выяснила, что приехал Петюня вовсе не из Москвы, а из такой же деревни, как ее собственная, папаня его был всего лишь директором сельской школы, отнюдь не ректором университета.
Люба была в шоке. Когда шок прошел, она устроила Петюне такой скандал, что жених чуть не умер от страха. Никакой свадьбы, никаких детей! Деньги на аборт и на поправку здоровья, иначе заявление в милицию! Статья за совращение малолетней и позор на весь его учительский род! Любаша рвала и метала. Петюня умирал от страха. В итоге каждый получил свое: она – сто рублей и четверку по химии, он – ее
