курсе, говорите сухо, но неопределенно, чтобы он не удивился. Вполне вероятно, что он заговорит с вами обо мне. Я пока не знаю, под каким видом заявлюсь к нему. Все будет зависеть от атмосферы и его морды.
– Договорились, – соглашается босс. Он кашляет. – Это все?
– Подождите. Вы ведь говорите по-итальянски?
– Да.
– Прекрасно. Когда будете говорить по телефону, прервитесь раз-два, чтобы сказать несколько слов по-итальянски женщине по имени Альда. Так будет более правдоподобно.
Большой патрон выдает приглушенным голосом тираду на чистейшем итальянском.
– Прекрасно. Думаю, получится...
– А разве с вами может быть иначе?
– Аплодисментов не надо, цветы в машину, – бурчу я и кладу трубку.
Перед заведением стоит плотная толпа зевак, жаждущих сильных ощущений.
Чего они ждут? Чтобы им устроили новый Перл Харбор?
– Скажите, – спрашиваю я управляющего, – у вас есть второй выход?
– Да.
Он провожает меня через служебные помещения до двери кухни, выходящей на улицу.
Мимо как раз проезжает свободное такси.
Я его останавливаю.
Мою машину пока лучше оставить в покое.
Глава 16
Роскошный каменный дом. На полу красный ковер, золоченые ручки, как в «Карлтоне». Вердюрье живет на пятом. Я позволяю себе поездку на лифте, чтобы дать отдых уставшим ногам, и начинаю разговор с кнопкой звонка.
Мне открывает странный тип.
Он высокий, очень худой, похож на туберкулезника или что-то в этом духе. У него морщинистое лицо, крючковатый нос, бледно-голубые глаза и волосы, подстриженные бобриком.
– Что вы хотите? – спрашивает он.
– Месье Вердюрье?
– Да, это я...
– Я пришел от босса...
– Какого босса?
У меня такое ощущение, что я иду по намыленной доске на роликовых коньках. При любом неверном шаге можно загреметь.
Я усмехаюсь, чтобы выиграть время.
– Ну, не смешите меня... Я говорю о муже Альды... Его лицо секунду остается напряженным, потом он решается:
– Заходите...
Захожу. Квартира под стать дому: густой, как лужайка Тюильри, ковер, роскошная мебель, китайские вазы, здоровые, как телефонные кабины... Он открывает застекленную дверь и приглашает меня в маленькую гостиную, меблированную в стиле Людовика Надцатого.
– Я жду ваших объяснений, – говорит он мне.
– Объяснений не будет, – отвечаю с некоторым высокомерием. – Я только что от Андже... в общем, от патрона. Он мне сказал: «Езжай к Вердюрье, улица дез О, двенадцать. Он мне звонил. У меня сейчас нет времени с ним разговаривать („Он сидел в тачке“, – объясняю я), но я догадываюсь, чего он хочет. Я ему скоро звякну, а пока у меня есть более интересные дела...» – Я подмигиваю: – Понимаете, какие?
Он остается невозмутимым.
Кажется, он не спешит проглотить крючок, которым я трясу перед его паяльником. Он как те рыбы, что обсасывают червяка, прежде чем заглотнуть его.
– Кто вы такой? – резко спрашивает он. – Я вас никогда раньше не видел...
– Ничего удивительного, – отвечаю. – Я только вчера приехал... Читали газеты? «Либерте» пришла в Гавр вчера. Вот на ней я и приплыл... Когда Анджелино улетал из Штатов, он мне сказал: «Если хочешь в ближайшее время сменить обстановку, подваливай в Париж. Это такое местечко, где ловкие парни могут быстро разбогатеть...» В тот момент я не очень прислушивался к его словам. Мой рэкет работал как часы. Потом я попал в передрягу: кокнул мусора. Паршивое дело... Будь это любой другой, все бы обошлось, но легавый – дело особое. Только тронь одного, и на тебя спустят собак...
Он перебивает мою болтовню:
– Вы француз?
– Еще бы! Берси. Только я давно свалил в Штаты. Вы слыхали о Кривом Майке?
Он говорит, что нет. Меня это не удивляет, потому что я сам никогда не слышал о типе, отзывающемся на эту кликуху.
– Я отправился туда с ним. Он был сицилийцем. Вы знаете, что такое мафия? Там он нашел себе нишу, а раз мы с ним были такими же корешами, как два пальца на одной руке, я тоже имел свою долю.
От разговоров у меня высохло горло. Чего там возится большой босс? Почему тянет со звонком? Наверняка три четверти часа уже прошли.
– Короче, вы работаете с...
– Да, – говорю, – с сегодняшнего утра. Я слышу тоненькое дребезжание телефонного звонка. Бог ты мой, самое время... Вердюрье встает.
– Извините, – ворчит он и идет в соседнюю комнату, которая, видимо, служит ему кабинетом.
Он закрывает дверь, но у меня слух, как радар. Сосредоточившись, я могу услышать, как муха вытирает лапки о бархат.
Он бросает сухое, как он сам, «да», но тут же произносит смягчившимся тоном:
– А! Точно...
Он несколько раз повторяет:
– Да... Да... Да... Я звонил насчет девчонки, – говорит он. – Она пришла в себя... Я хотел узнать, мне самому допрашивать ее или подождать вас... Хорошо. Ладно...
И кладет трубку.
Я вижу, что он возвращается со спокойным лицом.
– Это был босс, – шепчет он. Я изображаю на лице удивление.
– О'кей... Он вас просветил насчет меня? Он утвердительно кивает.
– Прекрасно, – роняю я и почти невинно спрашиваю: – Ну что, займемся девкой?
– Да, следуйте за мной.
Кажется, он успокоился. Его поведение изменилось. Оно не стало доброжелательным, но по крайней мере сделалось вежливым.
Он ведет меня по лабиринту комнат до тесной спальни, расположенной в глубине коридора. Чтобы войти в нее, он достает из кармана ключ, потому что дверь заперта.
Мы заходим. В комнатушке стоит только железная кровать, а на ней я вижу свою версальскую красавицу.
С прошлой ночи она сильно изменилась. Лицо бескровное, кожа восковая, нос заострился, глаза полузакрыты...
Под длинными ресницами я различаю слабый и лихорадочный, но осознанный взгляд.
Заметив меня, она открывает глаза шире. Ее губы шевелятся.
Я прикладываю к губам палец.
Бедняжка Клод не знает, что с ней произошло после операции. Она не может знать, что эти бандиты ее похитили. Если она в состоянии говорить, то назовет меня по имени. Это будет полный финиш.
Вердюрье наклоняется к ней.
– Вам лучше? – спрашивает он. Она утвердительно опускает веки.
– Ну, девочка, у вас все будет хорошо, – продолжает он. Я понял его тактику. Чтобы завоевать доверие девушки, он делает вид, что она находится в клинике, и играет роль главврача, как настоящий артист.
