из карманов бумажник, золотую авторучку, турецкие сигареты (слабость этого амбала), золотые часы и шелковый платок. Важная деталь: к углу платка привязан огромный перстень-печатка, украшенный здоровым бриллиантом размером с фасолину.
Я пытаюсь надеть печатку на руку мертвеца, но кольцо слишком узко для толстых пальцев громилы. По-моему, он взял его на гоп-стопе и выжидал время, чтобы сплавить...
Забрав бумажник, я возвращаюсь к себе в кабинет.
Устроившись поудобнее, со стаканом виски под рукой, я начинаю изучать содержимое лопатника из крокодиловой кожи. В нем тысяча долларов сотенными купюрами, водительские права на имя Падовани, пятьсот сорок французских франков, фотография малышки Мари-Жанны, изображенной в купальнике на пляже, и лотерейный билет – тираж должен состояться на днях.
В общем, ничего такого, что могло бы навести на след.
Я продвинулся к разгадке в том смысле, что нашел виновного, но по-прежнему ничего не знаю о его первой жертве, равно как и о мотиве убийства.
В дверь стучит Ларут.
– Привет, комиссар, – говорит он. – Что новенького? Я начинаю беситься.
– Сейчас не время, старина, извините... Но от журналистов отделаться еще сложнее, чем от хронической экземы.
– Вы меня позвали из-за какой-то интересной фотографии...
– За этим идите во двор.
– Что происходит?
– Вам объяснят. Простите, но я больше не могу уделить вам ни секунды.
Он выходит разъяренным. Я снимаю трубку телефона.
– Приведите ко мне девку!
Смерть ее амбала меня озадачила. Блатные редко кончают жизнь самоубийством. Я знаю, что для него все было кончено, он должен был отправиться на гильотину и понимал, что это неизбежно, но я все-таки никак не могу понять глубинную причину его прыжка. Испугалс оказаться выставленным на посмешище? Или был потрясен предательством своей подружки?
В кабинет опять вводят Мари-Жанну.
Увидев, что ее парня здесь больше нет, она немного приободряется. Я делаю конвойным знак поднимать паруса и встаю перед ней.
– Слушай, девочка, у меня больше нет времени с тобой возиться. Вот как обстоят наши дела: твой дружок не захотел расколоться и от всего отпирается. Поскольку у меня нет против него формальных улик, а он малый хитрый, мне придется его выпустить. Ставлю штаны зуава против руки моей сестры, что после того, что произошло, Турок тебя пришьет. Ты ж его знаешь: он парень нервный. А трепка, которую мы ему задали, еще больше ухудшила его настроение.
Я выбрал правильный тон. Она бледнеет, и ее глаза расширяются от страха.
– В общем, если хочешь сохранить свои кости в целости, тебе остается одно: расколоться на полную. Тогда мы прижмем Турка, и это пойдет на пользу твоему здоровью. Что ты об этом думаешь?
Она согласна на тысячу процентов.
– Да, да, – блеет она. – Но я ничего не знаю... Он дал мне вчера конверт и велел отнести его на почту. И все!
Эта дура даже не сечет, что и это тянет на хорошее обвинение!
– Оставим историю с конвертом. Меня больше интересует другое дело. О нем ты что-нибудь можешь рассказать?
– Нет. Скрытнее моего мужика никого нет. Могила. Это она удачно выразилась: Турок теперь – могила. Я бы даже сказал – мавзолей!
Я немного размышляю, чтобы проветрить мозги.
– Ладно, подожди, подойдем к делу с другой стороны. Беру листок бумаги и карандаш.
– Где вы оба обретаетесь?
– В гостинице «Серебряный берег» на улице Милан.
– Номер комнаты?
– Четырнадцать.
– С кем он водит знакомство? Она пожимает плечами.
– Пфф... С ребятами с Монмартра...
– Мне нужны имена! Она размышляет:
– Боб Шалун... Греноблец... Маньен Улыбчивый... Их настоящих имен я не знаю.
– С этим я как-нибудь разберусь... Скажи, тебе в последнее время не казалось, что Турок провернул деликатное дельце?
– О! По нему никогда ничего не понять... Чтобы узнать, о чем он думает, надо встать очень рано!
– По ночам он работал?
– Да, изредка. Но он мне никогда ничего не говорил. Турок был прямо-таки герметичным субъектом. Не из тех лопухов, что доверяются бабам. Он прекрасно знал, что они мелют языком, как помелом! Вы делитесь с ними секретами, но не успели вы еще закончить, как они мысленно составляют список тех, кому можно пересказать эту историю.
– Это все, что тебе известно?
– Да, клянусь вам!
И она торжественно вытягивает руку.
– Ты чего делаешь? – смеюсь я. – Дождя нет. Обиженная, она опускает лапу.
– Со своими приятелями он встречался в «Баре Друзей»?
– Да.
Ай! Вот этого я и боялся. В данный момент господа блатные уже в курсе циркового представления, которое мы там устроили. В среде урок началось большое волнение. Спасайся кто может! Простившись со своими шлюшками и погладив напоследок их упругие груди, они ложатся на дно.
Даже если я сумею схватить дружков Турка, вовсе не обязательно, что они были его сообщниками.
Мне в голову приходит одна идея. И очень даже неплохая...
Я высовываюсь из окна. Ларут фотографирует мертвеца. Я его окликаю:
– Не уходите, не поговорив со мной, Ларут. Это крайне важно.
Затем я вызываю конвой Мари-Жанны и отдаю распоряжение:
– Слушайте внимательно, ребята. Сейчас два часа пополудни. Вы продержите эту девицу до восьми часов, потом привезете ее на машине на улицу Милан и высадите в пятидесяти метрах от гостиницы «Серебряный берег». Понятно?
– Понятно, патрон.
Я обращаюсь к скромной труженице панели:
– Вернешься в гостиницу, как обычно, и поднимешься прямиком в свой номер, ясно? Она утвердительно кивает.
– Не говори ни слова, кроме «здрасте» хозяину гостиницы или горничной. Ни слова о том, что с тобой приключилось, ты меня понимаешь? Будь внимательна, даже стены имеют уши... Если не сделаешь все точно так, как я говорю, пеняй на себя.
Она подтверждает свое полное согласие с моими словами.
– А когда я приду в номер? – спрашивает она.
Я улыбаюсь.
– Не ломай себе голову. Продолжения программы не знаю даже я сам. Это будет сюрприз... Я отвожу обоих агентов в сторону.
– Падовани только что покончил с собой, выбросившись из этого окна, – сообщаю я им тихим голосом.
– Мы знаем, – отвечают они.
Их скромность заслуживает всяческих похвал.
– Браво, мальчики! Раскладушке ни слова... Она не должна знать, что случилось, иначе весь мой план рухнет.
