находиться в музее.
– Вы по какому поводу?
Я собираюсь выложить мою версию, но в это время телефон требует приоритета.
– Вы меня извините? – говорит он. Он снимает трубку и, будучи наделен острым чувством соглашательства, произносит в микрофон «Алло!..»
Он слушает какое-то мгновение. Лоб у него плоский. Я не люблю типов, у которых лоб в форме доски для резки овощей. Их мысли обычно столь же плоски. На его физиономии с отпечатком посредственности проступает недоверчивое выражение.
– Очки? Какие очки? – бормочет он.
Я тут же улавливаю ситуацию. Малышка Усыпи-ребенка была обеспокоена моим посещением и теперь хочет убедиться, что это в самом деле агентство посылало меня к графу Вопакюи.
Вы, следящие за моими подвигами с верностью, сравнимой лишь с дружбой, которой я вас удостаиваю, вы должны знать, что я человек быстрых решений. Молниеносным движением я выхватываю трубку у Уктюпьежа. Сдатчик хижин внаем, без сомнения, никогда не занимался регби, потому что он позволяет оставить себя ни с чем, не успев изобразить никакого жеста.
Я закрываю микрофон ладонью и говорю ему, чтобы унять его негодование: «Полиция!»
Пока он размышляет над этой стороной вопроса, я начинаю разыгрывать мисс Пеленку.
– Алло! Это я, – говорю я. – Я вернулся, и господин Уктюпьеж спрашивает меня, что это за история с очками. Он не в курсе дела, потому что это его сын получил письмо графа и он ему еще о нем не сказал. Вы что-то хотели, прекрасная демуазель?
Избавленная от сомнения и освобожденная от неблагоприятного предрассудка, который мог бы мне дороговато обойтись, девушка щебечет туфту:
– Я хотела узнать, должна ли я вас предупредить в случае, если обнаружу эти пресловутые очки?
– О да! Предупредите меня, – расплачиваюсь я той же монетой. – Я счастлив слышать ваш голос. И, если случайно вы измените свое мнение насчет ночного Парижа со специализированным гидом, также предупредите меня. Я покидаю агентство лишь в случае крайней необходимости.
Она отвечает мне, что подумает, что надо посмотреть. Я спрашиваю ее, орет ли Джими по-прежнему. Она уверяет меня, что, если бы телефон находился в комнате младенца, она бы не смогла расслышать мужественный тембр моего голоса. Затем мы расстаемся с какой-то надеждой между нами.
Входе этой беседы я вытащил свое удостоверение полицейского и дал его прочитать торговцу подлеском. Он держит его с правой стороны от своей головы, чтобы дать возможность своему правому глазу, обеспечивающему тылы, прочитать его, в то время как левый продолжает оценивать меня.
– Что все это значит? – спрашивает он с достоинством, после того как я повесил трубку.
Я вытираю лоб. Я очень правильно поступил, приняв решение побыстрее прибыть в агентство.
– Господин Уктюпьеж, – говорю я, – извините, но я выполняю специальное задание. Вы сдали виллу Фреду Лавми, не так ли? Случилось так, что за ним охотятся заправилы преступного мира, вы ведь знаете, как это делается. Если у какого-либо типа денег куры не клюют, всегда найдется куча негодяев, которые им заинтересуются. Я уполномочен обеспечить его безопасность и безопасность его семьи. Но, чтобы войти в семью Лавми, не вызывая подозрений у обслуги, я использовал невинную хитрость: сделал вид, что пришел от вашего агентства.
Ну вот, теперь он в курсе, этот фрукт, и становится милым.
– Весь к вашим услугам, господин комиссар, – важно заявляет он, возвращая мне удостоверение.
В его асимметричных зрачках проплывают трехцветные штандарты.
– Моя заветная мечта – сотрудничать с полицией, – говорит он. – Я участвовал в войне – той, другой, настоящей, шел в ногу со временем.
Я испытываю большое желание ответить ему, что это, должно быть, не очень удобно, но он продолжает:
– А мой племянник служит в СРС23.
– У вас полное алиби, – заверяю я его.
– Одна деталь, – улыбается Уктюпьеж. – В противоположность тому, что вы только что утверждали девушке, у меня нет сына. Я холостяк.
Я возражаю, что никогда не поздно это сделать и что чем в более пожилом возрасте женишься на молодой женщине, тем более рискуешь обзавестись детьми.
Сказав это, я перехожу к профессиональной стороне дела.
– Вот вам два телефонных номера, по которым вы сможете со мной связаться на случай, если эта девушка захочет со мной встретиться.
– Договорились, рассчитывайте на меня, господин комиссар.
– Как давно вы сдали виллу на проспекте Мариво Фреду Лавми?
– Около месяца.
– Надолго?
– На три месяца. У него девять недель съемок во Франции. Мне кажется, это совместное производство
– В самом деле. Вы вели переговоры с Лавми?
– Нет, с его секретарем.
– Скажите, у вас никто не наводил о нем справок?
– У меня?! – удивленно восклицает торговец стенами.
– Касающихся, например, дома, в котором он живет?
– Клянусь честью, нет!
– Очень хорошо, спасибо. И, не забывайте, если позвонит няня, я к вашим услугам, угу? Возьмите на себя труд передать мне послание. Я – господин Антуан. Договорились?
– Положитесь на меня!
Я освобождаю музейное кресло, пожимаю руку Людовику XIII Уктюпьежу и в который раз присоединяюсь к двум кучам мяса, которые заветриваются в моем дилижансе.
За время моей встречи с патроном агентства по недвижимости Толстяк сходил к какому-то колбаснику и купил запеченный паштет.
Оба супруга (сопряженные в основном любовью к столу) разделили между собой эти отходы рубленного мяса и заглатывают их с такой прожорливостью, от которой стошнило бы льва Атласских гор.
Усы мамаши Берю облеплены крошками паштета. Они кажутся заиндевевшими, как у тех гренадеров, которым пришлось поспешно прыгать через Березину, когда они убедились, что Москва была выстроена не из огнеупорных материалов.
С неподдельным ужасом, смешанным с восхищением, я взираю на эту здоровую мегеру с жирными губами. Она мне улыбается выпачканной паштетом улыбкой.
– Это успокаивает голод, – извиняющимся тоном говорит она.
Не знаю, успокаивает ли их голод этот килограмм молотого мяса, но могу вас заверить, что мой он успокоил.
– Куда направляемся теперь? – осведомился Толстяк.
– В Булонскую киностудию.
– Зачем?
– Смотреть, как снимают фильм. И, можешь радоваться, Берю, это совместное производство компании «Пате»!24
Глава седьмая
В Булонской студии царит невообразимый гам, фильм, который снимает Фред Лавми, вызывает у его поклонников поток чернил (и поток уксуса у завистников). Временно он называется «Вступление холеры в Марсель». Сюжет его прост. Потомок Лафайета подхватил холеру в финикийском городе. Он должен умереть. Единственный человек, способный его спасти, – американский ученый индейского происхождения, который ненавидит Лафайета и отказывается помочь умирающему.
Жена потомка садится в самолет и летит к этому ученому, которого очаровывает в ходе экстраординарной сцены в его лаборатории. Падшая, но торжествующая, она возвращается в Марсель с лекарством в кармане. Лавми играет ученого, а Урсула-Мов де Полиньяк исполняет роль жены потомка.
