У бедняги выкатились шары, как в кегельбане. Его мегера синеет, заглатывает куриную конечность и требует голосом, похожим на гром, запертый в стиральной машине:
– Это что за история?
– Да он чушь несет! – неубедительно отпирается Пузо. – Я клянусь, Бертунечка, что он сказал это в шутку...
Я поднимаюсь.
– Ну вот, опять я оплошал, – говорю я, – как всегда. Счастливого излечения, Пузо!
И я удаляюсь, тогда как первая фаянсовая ласточка вольтижирует по комнате, а сенбернар, запертый в нужнике, начинает выть, как по покойнику.
Глава четвертая
Утверждать, что 'Дунай и кальвадос' является заведением первого или даже второго класса, было бы ложью, которую я себе не мог бы простить. Тем не менее, как говорила Клеопатра, это чистенькое гнездышко, задумано и устроено для изнуренного путешественника и скромного туриста.
Какой-то тип, вроде как сидящий за конторкой под истинно фальшивое красное дерево, строчит цифры в соответствующем гроссбухе. Он довольно молод, тощ. Брюнет с головкой алчного хорька и в одежде цвета 'средне-анонимный француз, желающий путешествовать инкогнито'. Мое появление озаряет его бледное лицо улыбкой в четыре золотых и два железных зуба.
Затем его взгляд констатирует, что я без багажа, и улыбка медленно растворяется, подобно таблетке сельтерской в стакане теплой воды.
– Месье? – вопрошает он с остатками надежды, улетучивающимися из его естества, как пар из замерзшего локомотива (он же рядом с вокзалом).
– Вы владелец этого дворца? – спрашиваю я. Моментально улыбка исчезает полностью, он принимает меня за торговца щетками для придания блеска звездочкам (которые на фуражках) или за распространителя непременно иллюстрированной библии. Я рассеиваю его жестокие колебания, выкладывая профессиональную воскресную визитку со всеми аксессуарами. Это его, как говорится, беспокоит.
– Мне бы хотелось только поболтать с вами, – успокаиваю я.
Он вылезает из-за конторки, что позволяет мне одновременно отметить две вещи: он не сидел, а стоял, и в нем на все про все метр с кепкой. Или этот тип от рождения карлик, или притворяется, причем довольно ловко.
– Зайдем в кабинет, – говорит он.
Легкий маневр для него, ввиду его малости, но деликатный для меня, ввиду моих совершенных атлетических габаритов, так как бюролога вообще-то размером метр на два. Тем не менее, с помощью рожка для обуви нам удается там разместиться, и беседа начинается.
– Могу ли я осведомиться, как вас зовут, дорогой месье?
– А в чем дело? – бормочет миниатюрус.
– Удачное имя для хозяина, – констатирую я, – немножко длинновато, но звучит понятно.
Это ставит его в тупик. Я пользуюсь ситуацией, чтобы притупить его больше.
– Может, это просто псевдоним?
– Меня зовут Жюль Эджим[8], – сообщает тощая задница.
– Вы купили гостиницу у некоего Фуасса, не так ли? Маленькая мордочка, как у щеголеватой крысы, загорается.
– Я понял, – говорит он, – я читал газету... Хитрец! Себе на уме, избави Боже!
– Месье Эджим, мне бы хотелось узнать, как именно вы приобрели это приятненькое заведение, такое комфортное и даже с горячей и холодной водой.
У него задрожала от тика правая бровь.
– Как обычно, через торговца недвижимостью. У меня был трактир в Рондюбей-Шалды-Балды, в Марокко. Из-за известных событий я вернулся на родину и купил этот дом.
– А Фуасса вы знали?
– По правде говоря, я видел его только два раза: когда я осматривал гостиницу и когда мы подписывали акт купли-продажи у нотариуса.
– Ну и какие у вас впечатления?
– Мне показалось, что это хороший человек, не очень крепкого здоровья, желающий пожить оставшееся время в свое удовольствие.
– Он не сказал вам, почему продает?
– Вот именно: по причине здоровья.
– А мадам Ренар вы знали?
– Жертву прошлой ночи?
– Да.
– Я видел ее вместе с Фуасса. Я понял, что она не только его кассирша...
Он улыбается кисло, как на рекламе слабительного.
