Теперь он приласкал ее невыносимо фамильярным взглядом, остановив его на том месте, где воротник ее халата расходился.
– Соседки нет дома. Я видел, как она уехала на такси, как раз когда я взобрался на твой балкон. Нельзя оставлять запасной ключ в таком доступном месте, милая. Мало ли кто может им воспользоваться.
– Чего именно ты добиваешься, Джеймс? – спросила Мелоди рассерженно, потому что он загнал ее в угол.
– Я хочу переговорить с тобой.
– Ну, хорошо, говори, что у тебя там. Я голодна и хочу поесть, пока не наступило утро.
– Мы можем поужинать и в то же время поговорить.
– Ты меня не понял. Я тебя не приглашала отужинать. Я никого не ждала, – сообщила Мелоди, предупреждая возражения, которые обязательно должны были последовать, – и мне нечем тебя угощать.
– Не беспокойся. Мы можем послать кого-нибудь в ресторан поблизости. Как ты смотришь на пиццу?
– Я не люблю пиццу.
– Слишком простое блюдо на твой изощренный вкус, разумеется. А как японская пища?
– Я собиралась поесть фасоли. На этот раз удивился Джеймс.
– Фасоли? – повторил он. – Ты имеешь в виду…
– Фасоль в томате на ломтике хлеба.
– Я люблю фасоль, – заявил он с чарующей улыбкой.
– Кто первый сказал: «Раз не можешь победить их, присоединяйся к ним»? – задумалась Мелоди вслух и, так и не вспомнив, пожала плечами. – Тебе – открыть банку, а я сделаю бутерброды, – сказала она и помчалась в кухню, с некоторым удовлетворением отметив по пути, что Джеймс не спускал глаз с телефона, когда она проходила мимо.
Мелоди нарезала хлеб и уже варила шоколад, когда поняла, что Джеймс не очень-то преуспел с открыванием консервной банки.
– А что – все мужчины-левши такие неумелые, как ты? – не выдержала она, когда консервный нож в третий раз соскочил в сторону и банка покатилась по полу.
– Я не левша, – буркнул он и осторожно прикоснулся к своей правой руке.
– Джеймс! – Мелоди с огорчением заметила у него на пальцах содранную кожу и припухлость. – Что с тобой случилось?
– Ты не поверишь, я слишком сильно ткнул вчера рукой в твою дверь.
– Не поверю, – ответила она, наполняя чашку льдом из холодильника. – Невозможно так изуродовать руку, стуча в дверь. Ты что-то скрываешь от меня?
– Я не совладал с собою. – Он взглянул на Мелоди из-под своих черных шелковых ресниц. – Я дал одному в морду.
– О Боже! Посмотри, что ты сделал со своей рукой.
На лице Джеймса появилось нечто среднее между улыбкой удовлетворения и болезненной гримасой.
– Ты бы видела того типа.
– А кто это? – спросила Мелоди, взяв его руку, чтобы поместить ее в ледяную ванну.
– Очень холодная, – заметил он.
Они стояли близко друг к другу. Мелоди решила, что в данной ситуации этого не избежать. Но почему ее всю трясло?
– Перестань жаловаться и отвечай на мой вопрос.
– Я влепил Хеллерману. Мелоди раскрыла рот.
– Ведущему на телевидении?
– Ему самому. Честно говоря, – поддразнил он Мелоди, – у Хеллермана челюсть отвалилась, почти как у тебя, но ему досталось похуже. – Джеймс снова пошевелил пальцами. – Я бы дал ему еще, если бы его не выручили его прихлебатели.
– Насилие, – провозгласила Мелоди, – редко приносит пользу.
Тебе надо было бы это знать.
– Может быть, в вашем мире, миледи, – уточнил он, баюкая левой рукой распухшую правую. – Но там, где вырос я, дракой кончались многие разногласия, и, хотя обычно я не ратую за применение насилия, бывают моменты, когда хорошая зуботычина гораздо честнее, чем так называемые цивилизованные способы, которыми пользуешься ты.
Мелоди вновь погрузила его раненую руку в ледяную ванну.
– Тебе могут предъявить обвинение в нанесении телесных повреждений.
– Он меня спровоцировал.
– Дело кончится тем, что ты проведешь больше времени в залах суда, чем твой отец в больничной
