Раздался новый горестный вздох.
– Моя дорогая леди, если бы это была моя единенная жалоба на вас, то я пригласил бы вас поехать поужинать со мною. Однако реальность подсказывает, что, пожалуй, самое разумное для меня сейчас будет убраться побыстрее из твоей кухни и оставить тебя одиночестве наслаждаться фасолью в томате на поджаренных хлебцах.
Ни за что на свете Мелоди не показала бы, как ей хотелось, чтобы Джеймс остался.
– Тем лучше, – сказала она надменно. – Фасоли все равно не хватило бы на двоих.
– А ты, вероятно, не привыкла делиться, – поставил точку Джеймс, отразив атаку.
Он вышел из главного подъезда, в течение каких-то секунд дошагал до своей машины, завел мотор, моментально включил скорость и поспешил умчаться, пока не передумал.
Ему не верилось, что он снова едва не сорвался. Еще минутка, еще один вздох, и он поцеловал бы ее. И если она думает, что он шутил, сказав, что готов заняться с ней любовью прямо на кухонном полу, значит, она не способна распознать человека, сорвавшегося с цепи, и ее нельзя выпускать на улицу одну.
Нет, поправил себя Джеймс, он занимался бы с нею не любовью, а сексом. И не больше. Дьявольщина! Ему надо было бы родиться неполноценным, чтобы не возбудиться от ее прелестей, которые он видел под тесно облегающим куцым халатиком, то распахивавшимся, разжигая его аппетит, то запахивавшимся, прежде чем он мог этот аппетит удовлетворить.
Ей повезло, что она хранит свой запас вин к столу на видном месте. Рыцарское поведение Джеймса объяснялось больше тем, что он увидел, чем его благородством. А увидел он множество бутылок дорогостоящего шампанского. Он не сомневался, что нашел бы шампанское и в холодильнике, если бы посмотрел. И, возможно, к тому же пару ящиков в шкафах – на всякий пожарный случай.
Мелоди, наверное, рассмеялась бы, расскажи он ей о впечатлении, произведенном на него этими элегантными зелеными бутылками при золотых воротничках. Он же напомнил бы ей, как она сказала, что купалась бы в шампанском, будь ее воля. Это своевременное напоминание о том, что он и она принадлежат разным мирам.
Неважно, что он устроил свою жизнь не так, как его собратья, и теперь вращался в высшем обществе. Это не меняло того факта, что у Мелоди родословная длиной в милю. Джеймс достаточно повидал, чтобы знать, что простая красная кровь плохо смешивается с аристократической голубой. Школа жизни началась в детстве. Ему стукнуло двенадцать, и он получил свое первое рабочее место – разносчика в одной из фирм, торгующих бакалейными товарами. Хозяйка какого-то дома задала ему вопрос: «Ты не придумал ничего умнее, как звонить в парадную дверь? – На лице леди было написано страдание. – Пользуйся дверью для прислуги в следующий раз»… Джеймс включил радио и сразу же выключил, как только узнал мотив, звучавший в эфире. Песня «Глаза ангела» могла быть написана для Мелоди Верс. По правде говоря, такие глаза, как у нее, должны быть поставлены вне закона. Они вызывали у него желание погрузиться в их нежную бархатную глубину, в то время как его мозг и тело предавались бы сладострастным мечтам.
Большим усилием воли он заставил себя переключиться на более продуктивные проблемы. Что, например, делать с Сетом в ближайшие недели? Хорошая новость состояла в том, что старика выпускают из больницы; плохая – в том, что он по меньшей мере на месяц нуждается в постоянной сиделке. А без сиделки ему не обойтись, пока он не научится ходить на костылях.
Были, правда, и другие возможности. Во-первых, Сет может пользоваться инвалидной коляской. Во- вторых, он мог бы согласиться на визиты профессиональной медсестры, которая приходила бы каждый день в течение нескольких недель. Но Сет есть Сет и он сопротивлялся, не хотел смириться с коляской, а на второе предложение наложил свое вето. Тем самым отец не оставлял Джеймсу иного выбора, кроме как продлить свое пребывание в Порт-Армстронге. Самым неприятным было то, что ему придется переехать в отцовский дом, а это приведет к частым ожесточенным стычкам, потому что они не могли пробыть и пяти минут в одной комнате, чтобы не разругаться. Только Господу Богу известно, что начнется, когда они станут жить под одной крышей.
Мелоди смогла бы держать Сета в узде. Ей достаточно взглянуть на старика своими огромными невинными глазами и…
Джеймс нахмурился. Он не сбросил газ на повороте, позабыв, что на дороге лежала черная ледяная корка. Машина грациозно сделала вираж и встала, глядя капотом туда, откуда Джеймс ехал.
Чертова машина лучше понимает вещи, чем он сам! Зачем нужны были обвинения в том, что она ведет какую-то игру, когда и дураку ясно, что Мелоди абсолютно искренна? Ради садистского удовольствия причинить боль? Ей или себе же? О, она держалась исключительно хорошо, скрывая свои чувства, и швырнула ему назад, прямо в физиономию, его отказ понять ее. Но Джеймс успел заметить внезапную горькую усмешку ее милого нежного рта, мучительную боль, превратившую ее глаза в бездонные озера.
Джеймс чертыхнулся и стукнул кулаком по рулевому колесу. Его пронзила острая боль от пальцев до локтя, он содрогнулся и снова выругался, как уличный хулиган.
Джеймс не принадлежал к породе людей, способных пнуть ногой щенка или ударить ребенка. Он не лез из кожи вон, чтобы потрепать нервы у других и радоваться этому. Ему нравилось думать, что, несмотря на происхождение, в душе его есть нечто от благородного рыцаря, прирожденная порядочность, благодаря чему он призван спасать старушек из горящих зданий и быть добрым с женщинами, которые время от времени слишком настойчиво добивались его внимания. Когда же он стал другим?
Он знал: это произошло в день приезда в Порт-Армстронг, когда он попал в гущу перекрестного огня между различными слоями общества. Будь проклят этот задрипанный городок со всеми его обитателями!
Мелоди поджарила себе новый ломоть хлеба, открыла банку с консервами и поставила ее подогреваться в микроволновую печь, налила в термос горячего шоколада. Поставив все на поднос, она отправилась в гостиную и устроилась на ковре перед горящим камином.
Сегодня – никакой музыки, решила она. Не то настроение. Она продолжала уверять себя, что дело не в том, что ей грустно. Глядя в огонь, она усиленно мигала, убеждая себя, что плакать нет никаких причин. Ведь она ничего не утратила; просто она обманулась: думала, будто обрела многое, но Джеймс избавил ее от заблуждения, которое не успело утвердиться в сознании.
Что-то стукнуло слегка в застекленную дверь балкона. Мелоди подняла глаза. Снова раздался стук, и за дверью появилось лицо Джеймса.
