бетонированными подъездными дорогами, ухоженными газонами, клумбами, вымощенными двориками для отдыха. Лампы, похожие на старые каретные, освещали подъездные аллеи и отблески мерцали на мокрых от дождя каменных плитах.
Сери без труда сохраняла дистанцию и бодро шла вперед без видимой спешки, однако, хотя я почти бежал, расстояние между нами не сокращалось. Скоро я начал задыхаться и перешел на обычный шаг. Пока я был в поезде, дождь перестал и воздух потеплел, как и полагалось в это время года.
Сери достигла дальней границы освещенного отрезка дороги и пошла по незастроенной местности между Чальфонтом и Чарливудом. В темноте я потерял ее из виду и снова пробежался, чтобы сократить расстояние между нами. Через пару минут я оставил позади освещенный отрезок дороги и теперь мог видеть Сери только тогда, когда ее фигуру выхватывали из темноты фары проезжающих машин. Вдоль дороги тянулись пашни и луга. Далеко впереди, на юго-востоке, низкие облака отражали яркое зарево Лондона.
Сери остановилась и обернулась, может быть, желая убедиться, что я ее видел. Мимо проносились автомобили, укутанные в длинные развевающиеся вуали из водяных капель и света. Думая, что Сери ждет меня, я снова побежал по обочине, шлепая по лужам. Оказавшись в пределах слышимости, я, задыхаясь, крикнул:
– Сери, пожалуйста, подожди, поговори со мной!
Сери сказала: «Ты должен увидеть острова, Питер».
Там, где она ждала, была решетка с калиткой, и когда я, задыхаясь, наконец догнал Сери, она прошла в эту калитку. Я последовал за ней, но она уже пересекла половину поля. Ее белое платье и светлые волосы, казалось, парили в темноте.
Я, спотыкаясь, устремился дальше, чувствуя, как мокрая вспаханная почва тяжело липнет к ботинкам. Я начал уставать; слишком много всего произошло. Сери ждала.
Ногам было тяжело от налипшей клейкой земли, я, оскальзываясь, молча шел между недавно пропаханными бороздами, то и дело сгибаясь, чтобы отдышаться. Я повесил голову, тяжело дышал и упирался руками в колени.
Когда я наконец поднял взгляд, я увидел призрачную фигуру Сери на фоне возвышения почвы около темного вала, похожего на изгородь. За ней на пологом склоне холма светилось окно. У близкого горизонта стояли темные, слившиеся друг с другом деревья.
Она не ждала: я увидел, что ее белая фигура двигалась на фоне изгороди.
Я глубоко вздохнул:
– Сери! Мне надо отдышаться!
Она на мгновение остановилась, но если и ответила, я этого не услышал. Было трудно что-нибудь различить: ее бледная фигура мелькала, точно моль, на фоне занавесей, потом исчезла.
Я оглянулся. Дорога была различима по свету фар автомобилей, которые мчались за деревьями, слышались отдаленный гул моторов и шорох шин. Попытки думать причиняли мне головную боль. Я был в чужом краю и нуждался в переводе, но переводчик покинул меня. Я подождал, пока дыхание выровняется, и медленно побрел дальше, поднимая и опуская ноги с осторожностью кандальника. Клейкие комья земли на ботинках делали продвижение вперед вдвойне затруднительным, и всякий раз, как мне удавалось хоть что- нибудь стряхнуть с них, через несколько шагов к моим ногам прилипало больше земли, чем прежде. Где-то впереди, но где – я не видел, должна была стоять Сери и наблюдать за моим трудным, тяжким продвижением по вспаханному полю.
Наконец я достиг изгороди и вытер ноги о росшую там длинную мокрую траву. Потом двинулся дальше, в ту сторону, где скрылась Сери, ориентируясь на дом с освещенными окнами. Однако я, должно быть, ошибся, потому что ничего больше не видел. Мягкий, равномерный ветер дул из-за изгороди, донося до меня знакомый запах и привкус.
Я подошел к вделанной в ограду калитке и прошел в нее. За ней почва едва заметно спускалась вниз. Я сделал несколько шагов в темноту, пытаясь нащупать ногой неприятные неровности вспаханной, клейкой земли, но здесь росла короткая и относительно сухая трава.
Впереди горизонт распахнулся вдаль и вширь, освещенный россыпью крошечных огоньков, почти незаметно мерцающих впереди. Небо прояснилось, и надо мной теперь был звездный купол такой ясности и чистоты, какую редко увидишь. Я некоторое время удивленно смотрел вверх, но потом снова вернулся к земным заботам и начал очищать ботинки от остатков налипшей на них грязи. Я нашел короткую ветку и сел на траву, чтобы очистить обувь. Покончив с этим, я откинулся назад, оперся на руки и стал глядеть со склона на море.
Мои глаза привыкли к темноте и звездному свету и я начал различать низкие, темные очертания островов; огоньки, видневшиеся вдали, обозначили населенный пункт на острове прямо впереди. Справа от меня сглаженные, покатые очертания предгорий уходили в море и замыкали маленькую бухточку. Местность слева была плоской, но я разглядел там скалы и песчаные дюны, а по другую сторону береговая линия выгибалась широкой дугой и исчезала из поля зрения.
Я пошел дальше и скоро подошел к морскому берегу, брел по нему какое-то время, затем вышел к небольшому утесу, поднимающемуся из земли и вросших в почву булыжников. Потом побежал по выброшенным на берег морским водорослям и песку; тот тихо хрустел под ногами. Я добежал до воды, остановился в темноте и прислушался к особенному шороху моря. Я почувствовал, что совершенно успокоился, и ощутил себя готовым ко всему, свободным от забот, вылеченным силами океана. Соленый запах в воздухе, теплый песок и груды выброшенных сухих водорослей вызвали сильные ассоциации с детством: каникулы, родители, мелкие огорчения, волнение и ожидание приключений. При таких обстоятельствах между мной и Калией всегда возникали стычки и перепалки.
Теплый воздух высушил мою одежду, и я почувствовал себя освеженным и полным сил. Сери исчезла, но я знал, что она появится, когда будет готова. Я во второй раз прошел по берегу, по всей его длине, до самых предгорий, потом решил поискать место для ночлега. Я нашел сухой, защищенный каменными глыбами песок и выкопал в нем небольшое углубление. Было достаточно тепло, чтобы спать без одеяла, и я просто лежал на спине, скрестив руки под головой, и глядел в небо, на мерцающие звезды. Вскоре я заснул. Мне ничего не снилось.
Меня разбудили тихий шорох прибоя, сияние солнца и крик чаек. Я проснулся мгновенно, словно переход от сна к бодрствованию определялся только поворотом выключателя; за несколько месяцев я привык к медленному, сонному пробуждению, сопровождающемуся умственной и физической неповоротливостью.
Я встал, посмотрел на мерцающее серебристое море и извивы белого, как кость, песка и ощутил на лице тепло солнца. Поросшие травой предгорья пестрели желтыми цветами львиного зева, над ними распростерлось чистое голубое небо. Возле меня, на расстоянии вытянутой руки, лежала небольшая кучка одежды. Я увидел сандалии, шерстяную юбку, белую блузку; в маленьком углублении на рукаве блузки лежало несколько серебряных колец браслета.
Небольшая головка, черная в падающем на нее свете, танцевала в прибое. Я встал, заморгал от света и махнул рукой. Она, должно быть, меня увидела, потому что махнула в ответ и начала брызгать в мою сторону. Подошла ко мне с покрытыми слоем песка, мокрыми волосами, с нее капала холодная вода. Поцеловала меня. Затем мы вместе пошли плавать.
Пока мы шли вдоль берега в ближайшую деревню, солнце поднялось высоко и тянувшаяся вдоль берега немощеная дорога жгла наши босые ноги. Мы поели на террасе ресторана, а воздух тем временем наполнился сонным гудением насекомых и отдаленным шумом машин. Мы находились в деревне Пайе на острове Панерси, но Сери здесь было жарко, и она хотела плыть дальше. В Пайе не было порта, только в устье небольшой реки привязана пара лодок. Автобус ждали во второй половине дня, но мы могли взять велосипеды. Город Панерон находился в трех часах езды на велосипеде, на другой стороне центральной цепи гор. Ему предстояло стать первым из множеств городов, которые мы хотели посетить. Это было вынужденное путешествие, постоянный поиск новых целей. Я хотел замедлить темп, хотел насладиться каждым уголком из тех, какие мы обнаруживали, хотел узнать Сери. Но она открывалась таким способом, который я едва понимал. Для нее каждый остров представлял новую грань ее личности, каждый наделял ее чувством причастности. Без островов она была неполноценной, рассеянной по всему морю.
– Почему мы не останемся здесь? – спросил я однажды в гавани острова со странным названием
