надо выдавать замуж, не то останемся и вовсе вдвоем».
Улыбаясь, Мильор Лонс облачился в стеганый халат, спустился в кухню, чтобы выпить чашечку крепкого чая, и уже занес носик чайника над сколотым краем чашки, как в дверь постучали.
Громко, требовательно.
Чайник вернулся на печь, сердито выпустил струйку пара. А Мильор Лонс, подозревая, что прислуга в лице старой Делозы и не думала просыпаться, пошлепал к двери.
…В сером прямоугольнике двери стоял рыцарь в черной кольчуге. Одной рукой он придерживал за уздечку холеного вороного жеребца, другая была занята свитком.
— Эммм? — архивариус очень хотел сказать что-нибудь более вразумительное. Но дело в том, что… да, он сразу сообразил,
«А если он пришел, чтобы забрать меня?» — пронеслась шальная мысль, от которой затряслись руки и предательски подогнулись колени. Мильор Лонс не зря был ахивариусом; уж он-то знал, что такое могильник, и зачем таверсы спускаются в Айрун… Или покарать, или принести в жертву давно уснувшим детям огня… иного не дано, а, следовательно…
— Это дом Вейры Лонс, дочери архивариуса Айруна? — спокойно поинтересовался таверс, разглядывая человека.
— Ыгххх… — Мильор судорожно вытолкнул застрявший в горле воздух. Значит, все-таки не карать (да ведь и не за что). И не для жертвоприношения (в противном случае, уже приложил бы мечом по темечку и взвалил бесчувственное тело поперек седла). Но что же тогда? Сердце болезненно перевернулось в груди и сжалось. Зачем, спрашивается, эргу дом архивариуса?
Тем временем Таверс повторил вопрос, и в его черных глазах мелькнуло нечто, похожее на недоумение.
— Д-да, госп…один, — с усилием выдохнул Мильор, — что будет…
Он не успел договорить. Хотел спросить, что будет угодно столь высокому гостю, да не успел. Потому как таверс резким движением всучил ему свиток, а через мгновение уже был в седле.
— Письмо от лорда, — обронил он. И пришпорил коня.
Взор Мильора-таки вырвал из тумана кровянистую печать: меч и пламя. И, само собой, инициалы, две буквы «Т» и «Э».
— Господин!
Но таверс уже скрылся за углом.
В душе Мильора зашевелилось что-то скользкое и холодное; наверное, именно это люди и зовут
На новенькой бумаге, старомодным почерком, было написано следующее:
«Я, Тиорин Элнайр, эрг Саквейра, сообщаю семье Вейры Лонс, что упомянутая особа приняла участие в покушении на своего владыку, а потому понесет наказание, достойное содеянного».
Мильор Лонс опустился на пол. Как же так? Все, что было в письме, показалось ему чьей-то жестокой шуткой. Его Вейра — и покушение на владыку?!! Невозможно!!!
Но память, добрая память, вдруг начала складывать кубики, грань к грани, выстраивая их должным образом…
Они прятали шпаги в саду. Зачем? Только ли для безобидного времяпрепровождения?
Они вдвоем то и дело куда-то уходили… Вместо того, чтобы сидеть у камина с чашкой глинтвейна…
И будет ли лгать тот, кому давным-давно миновало пол-тысячелетия?
Вряд ли. Лорд Саквейра наверняка отринул многое, что составляет человеческую сущность. И выходит, что Вейра выкинула-таки глупость, самую большую глупость в своей жизни — и куда как более страшную, чем ее мать, удравшая с купцом!
Сердце затрепыхалось под ребрами, исходя болью. А слезы уже текли и текли по щекам, размывая пятнами и край двери, и давно некрашеную стену.
…Вейра проснулась перед рассветом. В приоткрытое окно сочился ночной холод, и в мутном небе одна за другой гасли звезды. Она уверенно встала с кровати, сняла со спинки стула платье из тонкой шерсти. Затем поискала глазами таз и кувшин для умывания — они были приготовлены на маленьком столике в углу, и вода приятно пахла фиалками, навевая воспоминания о доме.
«Но теперь, похоже, твой дом здесь», — подумала Вейра. Мысль эта не показалась ей неприятной или грустной; все шло так, как и должно было… Она облачилась в платье, которое оказалось впору, и решительно вышла из спальни.
Лорд не стал выставлять стражу; тем самым он словно хотел подчеркнуть: «даже если ты и сбежишь от меня, от себя самой тебе уже не скрыться». Безусловно, он был прав.
Вейра бесшумно заскользила по галерее. Лица, множество лиц проступало сквозь жидкий сумрак; все они глядели на нее с портретов — как показалось девушке — одобряюще.
«Любопытно, зачем здесь эти картины?» — подумала Вейра, — «просто полотна или же все, кто запечатлен на холстах — имели какое-либо отношение к лорду Тиорину?»
Вот красавица в зеленом бархате, который так идет к ее изумрудным глазам. А вот хмурый черноволосый мужчина с длинной бородой, заплетенной в две косы; чело венчает зоотой обруч. Кареглазая девушка с милыми ямочками на щеках, виден ворот полотняной рубахи. В ее руках — домра, и кажется, вот-вот польются звуки из-под тонких пальцев… А дальше… Вейра остановилась перед полотном, заключенным в тяжелую раму.
Там была изображена женщина, молодая и красивая. Почти обнаженная, из одежды только узкая повязка на крепких бедрах, сшитая из пушистых шкурок, и роскошное ожерелье с рубинами, почти полностью закрывающее грудь. Длинные темно-красные волосы пышной гривой ниспадают до колен, естественным плащом укрывая не по-женски широкие плечи; в руке — копье…
Вейра вздрогнула, заслышав тихие шаги. А затем услышала шелестящий голос младшего эрга.
— Ты так ее рассматриваешь. Она тебе нравится?
Непроизвольно покосившись на пламенеющую дверь
— Что, милорд? Картина или тот, кто на ней?
— Все вместе, — Тиорин Элнайр остановился в двух шагах от Вейры и тоже принялся разглядывать воительницу с копьем.
— Да, милорд. И право же… картина хороша. Как и дикарка с копьем. Мне кажется, тот, кто рисовал этот портрет, должен был хорошо знать ее…
Вейра поглядела на лорда; тот с отсутствующим выражением на лице растирал предплечье левой руки — словно заныла старая рана. Затем, вдруг опомнившись, тускло улыбнулся.
— Твоя проницательность делает тебе честь. Я на самом деле знал эту воительницу, и я же нарисовал ее. Она была старшим эргом, если ты не догадываешься…
Помолчав, Тиорин Элнайр рассеянно пробормотал себе под нос:
— Как говорится, нарисуй свой страх — и он навсегда покинет твое сердце. Впрочем, это не важно.
И, вымученно улыбнувшись, поинтересовался:
— Ты вышла из спальни ради прогулки? Может, тебе что-нибудь нужно? Ванна, чай, сладости, новая одежда? Я прикажу…
Вейра вдруг поймала себя на том, что больше не боится эрга. Ни капельки. Хотя — что в этом странного, если и она теперь принадлежит Бездне и Первородному пламени?
— Я искала вас, милорд. Хотела обсудить с вами кое-что важное, — она все еще не могла оторваться от красавицы на полотне. Во всем ее обличье было что-то знакомое, словно уже встречались когда-то… Тиорин проследил за ее взглядом и счел нужным пояснить:
— На заре времен люди поклонялись богам огня. Но когда процветание достигло апогея, и началось медленное увядание, боги огня начали терять самое главное… Разум. К счастью, к этому времени жили и
