Сторож отвечает: «Н. Н. раньше декабря лекций не начинает». В полное смущение приходит студент- новичок, видя в расписании: «Лекцию читает экстраординарный профессор Н. Н.». Молодой человек вообще-то никакого профессора еще в глаза не видел. К тому же против знаменитых имен значилось просто — профессор. Что же такое тогда «экстраординарный»? Как у него держать экзамен? Холод пробегал по спине, и сердце сжималось от страха. А означало это слово — внештатный, иной раз действительно известный.

По нижней галерее в виде открытой аркады, которая шла под знаменитым университетским коридором, были размещены квартиры обслуживающего персонала и разные служебные помещения. Удивляли старинные вывески: «Экзекутор», «Регистратор», «Квартирмейстер»[446]. По-видимому, они оставались чуть ли не с самого основания университета.

Вся студенческая жизнь была сосредоточена в коридоре. До прихода профессора студенты в аудиторию не заходили, а толпились около дверей. Вели разговоры. Завидя профессора, заходили в аудиторию и садились на скамьи с узкими пюпитрами. Для профессора стояла кафедра. Профессор бывал обычно в штатском сюртуке, с бородой, почтенного возраста. Некоторые читали очень скучно, и народу на их лекции ходило мало. Другие читали очень интересно, и на их лекции ходили студенты с других факультетов. Третьи злоупотребляли ученой терминологией, начинающие студенты плохо их понимали. О профессоре Петражицком[447], читавшем историю права, говаривали такое. Студенты просили его меньше употреблять научных терминов и иностранных слов. На это он ответил: «Вы студенты второго курса юридического факультета Санкт-Петербургского императорского университета. В этой фразе только два русских слова, а вы хотите, чтобы я говорил по- другому».

Студентов привлекали лекции Ковалевского, Туган-Барановского, Ивановского и других профессоров, которые интересно ставили изучавшиеся проблемы, связывая их с переживаемым временем[448]. Молодежь их всегда провожала аплодисментами.

Экзамены происходили в тех же аудиториях, где читались лекции. По каждому предмету продавалась подробная программа за десять копеек. Как именно студент изучал этот предмет, никого не интересовало, требовалось одно — чтобы он его знал в объеме программы. Студент подходил к экзаменатору, выкладывал свой матрикул, который одновременно служил и пропуском в университет, и зачетной книжкой. Профессор предлагал взять билет. После подготовки студент отвечал всегда сидя. Кроме билета профессор предлагал и другие вопросы. Требования были серьезные. Ответ длился минут сорок. Оценки были две: удовлетворительная и весьма удовлетворительная. Если студент проваливался, экзаменатор заявлял: «Коллега, вам придется прийти в следующий раз» — или еще более деликатно, но с оттенком ехидства: «Коллега, вы знаете на „удовлетворительно“, но мне хотелось бы поставить вам в следующий раз „весьма“, возьмите ваш матрикул». Споры между экзаменатором и студентом были редки и ни к чему не вели. Раскрасневшийся и смущенный студент кланялся и уходил.

Наблюдали мы и такую сцену: студент довольно бойко отвечает по билету. Профессор смотрит на него через очки и изредка как бы одобрительно кивает. Студента это подбадривает, и так минут 30–35. Когда студент замолкает, профессор передает ему матрикул со словами: «Вы, коллега, понятия не имеете о предмете». Сказано спокойно, но веско. И сам отвечавший, и сидевшие в аудитории ошеломлены — все думали, что будет «удовлетворительно». Студенты, ожидавшие своей очереди, тихо выходили из аудитории, чтобы записаться к другому экзаменатору. Никаких пометок о несданном экзамене в матрикуле не делалось, можно было экзаменоваться несколько раз.

Государственные экзамены проходили в более торжественной обстановке. Тем, кто оканчивал с отличием, по первому разряду, присваивали звание кандидата наук [449]. Под руководством профессора писали сочинение на выбранную тему. За сочинение, внесшее нечто новое в науку, советом университета присуждалась золотая медаль с надписью «преуспевшему». Кстати, за окончание гимназии с отличными отметками по всем предметам выдавалась золотая медаль меньшего размера с надписью «преуспевающему». (В ювелирном магазине ее можно было продать за 40–50 рублей.)

Толпа студентов была разношерстной, от богатых щеголей, приезжавших в университет в собственных экипажах (таких, правда, было мало), и до бедняков, живших впроголодь. Основная же масса студентов состояла из скромных, трудолюбивых молодых людей весьма ограниченных средств. Значительная часть их подрабатывала репетиторством[450] , считала обязательным хотя бы частично содержать себя самим, а не сидеть на шее у родителей. Иногородние студенты жили в общежитиях или снимали вдвоем комнату за 12–15 рублей. Бюджет такого студента не превышал 25–30 рублей в месяц. На эти деньги надо было и кормиться, и одеться, и купить необходимые книги. В шинельной университета сторожа, обслуживавшие вешалки, были своего рода комиссионерами. У каждого имелась стопка учебников, пособий, конспектов, которые они продавали по поручению бывших студентов, конечно с большой скидкой. Они же продавали тужурки и шинели окончивших.

В университете легально действовали организации экономического порядка: землячества[451], кассы взаимопомощи, которые существовали на добровольные взносы. Были спортивные объединения: яхт-клуб, атлетическое общество.

Большинство студентов ходили в форменных тужурках[452] , сюртук имели далеко не все. Тужурка была черного цвета с синим кантом и петлицами, золотыми пуговицами с орлом. Шинель черная, двубортная. Фуражка с синим околышем и темно-зеленой тульей. Форма была не обязательна, но большинство ходили в форме[453] по двум причинам: во-первых, сразу видно, что студент, а это уже обеспечивало известное положение в обществе; во-вторых, так было дешевле. Поношенную студенческую форму можно было носить, а старую штатскую тройку носить считалось неприличным. Существовал какой- то университетский мундир с золотым шитьем, треуголкой и шпагой, но мы на студентах такого не встречали. Шпагу кое-кто носил при сюртуке. Некоторые носили шпагу и сюртук на белой подкладке, откуда и пошло — «белоподкладочники». Эти молодые люди, как правило из зажиточных семей, держались обособленно, называли себя «академистами», желая подчеркнуть, что они пришли в университет учиться, а не заниматься политикой. На самом деле это была реакционная группировка, которая твердо проводила свою политику.

В противоположность этим щеголям, «академистам» и другим франтам, которые очень следили за костюмом и прической, были студенты, умышленно небрежно одетые, отпустившие волосы до плеч, нечесаную кудлатую бороду и усы. Они носили большие очки с синими стеклами, всем своим видом показывали, что для них существует только наука и они в ближайшее время открытиями и изобретениями облагодетельствуют человечество. Разговаривали они только о науке, делая лицо таинственное и как бы чего-то недосказывая. Забавно было их видеть в кабинете естественного отделения физико- математического факультета, где изучали кости человеческого скелета. Небольшой, плохо освещенный кабинет, все кости, чтобы их не растащили, прикреплены на длинных цепях. И вот сидят эти «ученые мужи», в руках у каждого большая кость, гремят цепями и шепотом переговариваются: «Коллега, у вас освободилась малая берцовая кость?» — «Нет, коллега, вот ребра мне не нужны, возьмите их». И опять звон цепей и бормотание под нос латинских терминов. Другой разглядывает кость и не может найти какого-то отростка. Напрасный труд, костям этим чуть не сто лет, они перебывали в тысячах рук, все бугорки истерлись. Тогда они начинают прощупывать собственное тело и искать этот отросток на своем костяке, что часто удавалось благодаря худобе, обычной для бедных студентов.

Питались студенты по-разному, как по-разному и жили. В общежитии всегда был кипяток, приходил булочник, по пути с занятий покупали полфунта дешевой колбасы. Кто жил у хозяек, кипятком тоже был обеспечен. Иногда хозяйки брали студентов на полный пансион, давая им завтрак и обед, вечером чай с закуской. Цены были разнообразные, полный пансион вместе с комнатой дешевле 20 рублей было не найти[454].

Университетская столовая, где обедало множество студентов, помещалась за северными воротами, где и теперь «столовка». Обстановка столовой была скромная: длинные столы, покрытые клеенкой, на них большие корзины с черным и серым хлебом, которого можно было есть сколько угодно. Было

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату