— Раз нет денег и собственности, значит коммунизм. Но это невозможно, такого просто не может быть! Коммунисты не могли победить во всем мире!
Аня глядела насмешливо: — Никита, ты похож на человека, который увидев в зоопарке жирафа, сказал, что такого не может быть. И лицо у тебя так вытянулось, что вот-вот порвется. В чем дело? Ты что, так не любишь коммунистов? За что? Что они сделали тебе плохого? Ты был владельцем крупной фирмы?
— Да, ненавижу! Можете отправить меня теперь в лагерь! Ненавижу за все! Коммунисты никогда ничего хорошего не делали. Везде, где они побеждали, это приводило к нищете и голоду. Они убили сотни миллионов в своих лагерях.
— Бедный Никита! Успокойся, никто не отправит тебя в лагерь. Даже если бы и захотел, это невозможно. На всей Земле нет ни одного лагеря, ни одной тюрьмы.
— Значит вы отправите меня на астероиды, или куда там… Или всех, кто с вами не согласен, вы просто убиваете?
— Кто же пустит тебя на астероиды? Для этого надо окончить космическую академию, а туда еще сначала поступить надо. И убить тебя никто не убьет. Смертной казни нет уже с прошлого века, как и нераскрытых убийств. Так что если бы кто и захотел тебя убить, он не решится: придется за это отвечать.
— Аня, зачем ты надо мной издеваешься? Ты ведь пошутила? Ну не может быть коммунистического мира. По крайней мере такого, как этот. Коммунизм — это нищета, это никакого прогресса. А этот мир выглядит вполне нормально, да и наука вполне развита. Я не могу поверить, что люди в развитом и небедном мире вдруг решили пойти за коммунистами.
— Мне твоя реакция была интересна. Но я тебя не обманываю, по терминологии твоего века наше общество действительно коммунистическое. Нет денег, частной собственности, все должны работать, каждый может иметь все, что имеют другие, и никто больше других. Почему тебе не нравится это? Почему ты не хочешь верить в такую возможность? Кем ты был в своем веке? Крупным капиталистом? Наемным убийцей?
— Я был программистом. А не верю я… в России уже пытались строить коммунизм, и ничего хорошего из этого не вышло. Ты должна об этом знать. Коммунистический мир невозможен!
— Это была не первая попытка в истории человечества. Такие попытки совершались и две с лишним тысячи лет назад. И никогда ничего не выходило. Да и в России это была не первая попытка, пробовали еще в девятнадцатом веке построить коммунизм. Не во всей стране, а локально, в районе Ильмень-озера. И тоже кончилось это плохо. Об этом потом Салтыков-Щедрин писал. Не выходило потому что ничего и не могло выйти. Потому что ни в девятнадцатом, ни в двадцатом веке у коммунистов не было правильного понимания сущности такого общества. Стало это возможным только в двадцать первом веке. И я горжусь, что именно мой народ сделал первый шаг по этому пути. А попытка двадцатого века… она была обречена. Правда, те, кто ее затеял, не знали об этом. Большинство из них были честными людьми, действительно желавшими счастья для всех. Их вина в том, что ничего не получилось, есть, но скорее их беда. И Россию двадцатого века мы не рассматриваем сейчас так мрачно, как ты. Конечно, там было много плохого. Но и много хорошего тоже. В той России были разработаны многие социальные механизмы, которые потом использовали и другие страны. Без которых создать наше современное общество было бы куда труднее. Никита, постарайся настроиться более конструктивно. Постарайся не отметать с ходу то, о чем я тебе говорю. Наш мир гораздо лучше, чем тот, который ты знал. Моя задача — показать тебе это.
— То есть вести коммунистическую пропаганду?
— Можешь рассматривать это так. — Аня улыбнулась — Ладно, прежде чем делать выводы, поживи, осмотрись, узнай как все происходит на самом деле и как этот мир возник. Может тогда тебе и понравится. Все равно выбора у тебя нет, кроме как жить в этом мире, или умереть. Знаешь что, пойдем посмотрим на мир вне дома.
— Хорошо. Только сначала один вопрос: сейчас действительно все получают все поровну? По норме?
— Что значит поровну? По норме… единственный ограниченный ресурс сегодня — территория. Мы не можем расширить Землю. Потому нормируется размер квартиры. На все остальное норма — сколько хочешь. Хотя, к примеру, если ты каждый раз будешь брать в ресторане много еды, съедать чуть-чуть, а остальное выбрасывать, то врачи этим заинтересуются.
— Запрещено?
— Не в этом дело. Такое поведение, если это не случай, а регулярно, говорит либо о каком-то психическом отклонении, либо что у тебя больной желудок.
— А эта норма на квартиру, она зависит от положения человека в обществе?
— Вообще-то зависит. Но если ты думаешь, что член правительства имеет большую квартиру, чем я, то это не так. Максимальные права и возможности имеет большая часть людей, а не меньшая, как в твоем веке. Сейчас ты не равен мне, но станешь равен мне и любому когда начнешь работать. Видишь, я все-таки была права, когда не хотела тебе рассказывать раньше о современном мире. Потрясение ты испытал сильное. От такого твое выздоровление затянулось бы надолго.
На некоторое время установилось молчание. Никита еще многое мог возразить Ане. Не нравилась ему идея коммунизма в самой основе своей, даже независимо от того, был этот коммунизм построен по Марксу, или нет. Но он понимал, что едва выйдя из больницы, еще ничего не увидев, спорить не может. Беспредметный был бы спор.
Ресторан постепенно наполнялся людьми. В одних нишах сидели одиночки, из других слышался смех, возгласы — там собирались веселые компании. Аня прервала наконец молчание:
— Хватит сидеть. Наелись, самое трудное ты выслушал, пошли смотреть на мир.
Никита с Аней шли по коридору — улице мимо дверей с номерами.
— Не слишком приятно жить в доме — городе, — заметил Никита, — По-моему, жить в небольшом коттедже было бы куда приятнее.
— А что делать? Сейчас на Земле живет шестнадцать миллиардов человек. Когда был установлен контроль над рождаемостью, рост населения удалось прекратить. Но тенденции к спаду нет. Приходится выбирать: или жить так и сохранить природу, или вся Земля будет застроена коттеджами, но не будет ни лесов, ни степей… Мы пришли. Наша квартира: 389-й этаж, номер 163 на северо-западной стороне. Сезам, откройся. Это Никита Панкратов, будет жить здесь, прошу запомнить. — Аня сказала еще несколько слов на новом русском — Теперь дверь будет тебя знать в лицо. Открывается на приказ голосом, или прикосновением к сенсору.
— А если автоматика испортится, мы будем заперты?
— Никогда ни у кого не портилась, сколько я помню. Но если, то дверь просто откроется и не закроется.
По меркам Москвы конца двадцатого века квартира Ани была довольно большой. Никита после слов о шестнадцати миллиардах ожидал худшего. В огромный холл выходили двери пяти комнат. Там же были двери в две ванных и стенные шкафы.
— Это всем полагается по столько комнат?
— Вообще-то моих комнат три, а две — твои. Раньше у меня там был зал для танцев. Но сейчас он мне больше не нужен.
Ванные имели уже знакомое Никите сенсорное управление, когда палец передвигает метки на небольших экранчиках со шкалами напора и температуры воды. Никита интересовался, почему нет обычного управления голосом. Аня тогда рассмеялась, и сказала, что это одна из неразрешимых проблем: не могут компьютеры безошибочно различать слова в шуме льющейся воды. Еще были двери, про которые Аня сказала, что это порты линии доставки и домашних робслуг. Комнаты были метров по двадцать, а вот обстановка поразила Никиту своей скудостью, если не сказать, спартанством. Конечно в каждой комнате вездесущие экраны компьютерных терминалов, кресла, стулья, в спальнях большие кровати довольно обычного вида … и все. Обстановка показалась Никите бедной, потому что в комнатах не было привычных шкафов с посудой, безделушками и всякой всячиной, нужной в городской жизни конца 20-го века. Хотя три Аниных комнаты были украшены картинами и симпатичными скульптурками явно ручной работы. Не было и книжного шкафа — обязательной принадлежности привычной для Никиты городской жизни. Он даже не
