за ней, чтобы извиниться. Она шла так быстро, что я догнал ее только у двери ее покоев.
– Вы не должны сердиться на маму, – выпалил я первое, что пришло мне в голову, – доктор Виньере говорит, что во всем виноваты нервы, потому что раньше она такая не была. Она очень изменилась с тех пор, как погиб мой брат.
Тетя Дезире улыбнулась и потрепала меня по щеке.
– Ты славный мальчик, Люсьен, – сказала она. – Книжка тебе понравилась? Вот и хорошо.
И она ушла к себе, а я стоял и чувствовал себя так, словно мне вручили орден.
Конечно, глупое сравнение… Ну и пусть!
3. Из дневника Армана Лефера
Слуги искали весь день и никого не нашли. Судья Фирмен как сквозь землю провалился. С Брюсом Кэмп-беллом дело обстояло ничуть не лучше.
Все забыли про елку, про Рождество, про подарки. Филипп Бретель, ни на шаг не отходивший от своей смертельно испуганной жены, казалось, вообще сожалел, что оказался здесь, а не где-нибудь в другом месте. Пино-Лартиг развивал самые фантастические версии. Он считал, что Кэмпбелл был агентом английской королевы [6] , которая не желала допустить нашего военного превосходства, именно поэтому англичанин убил Северена и украл его расчеты.
– Ох уж эти англичане! – то и дело повторял Пино-Лартиг, от возбуждения сюсюкая еще сильнее, чем обычно. – От них всего можно ожидать!
Что же до Ланглуа, то он придерживался несколько иной версии, и, надо признать, она выглядела куда более логичной, чем все предположения депутата.
– В конце концов, что мы имеем? С одной стороны, убитый химик и пропавшие бумаги. С другой стороны, судья, которого, судя по всему, уже нет в живых, иначе он непременно дал бы о себе знать. С третьей стороны, есть некто, кого мы знали под именем Брюса Кэмпбелла…
– И что же из этого следует? – перебил я математика.
Ланглуа важно поднял палец.
– Допустим, Кэмпбеллу – будем по-прежнему называть его так – были позарез нужны расчеты Северена. Но при чем тут судья? Почему судья Фирмен должен был исчезнуть именно в то же время? А между тем все очень просто. Судья Фирмен знал Кэмпбелла!
– Послушайте, что вы несете? – возмутился Коломбье. – Я ни на мгновение не поверю, что мой старый друг Оливье был в сговоре с этим чудовищем!
– Минуту терпения, господин граф, – живо возразил математик. – Сдается мне, что вы не так поняли мои слова. Когда я сказал, что месье Фирмен знал Кэмпбелла, я имел в виду нечто совсем иное. Вы забыли о профессии месье Фирмена, – многозначительно прибавил он.
Старый Пино-Лартиг подскочил на месте как ужаленный.
– А ведь верно! Фирмен – судья! И, может быть, он уже встречал негодяя прежде – на скамье подсудимых!
– Вот именно! – воскликнул Ланглуа. – Месье Фирмен уже встречал Кэмпбелла – и узнал его, вновь увидев в замке. В конце концов, что заставляет нас думать, что Кэмпбелл – англичанин? А что, если он один из наших преступников, которому удалось бежать в Англию? Там он выучил язык, потом некто надоумил его заняться делом Северена, и Кэмпбелл приехал сюда под видом учителя английского. На всякий случай он носил очки, чтобы его не узнали, и, не исключено, даже перекрасил с той же целью волосы. Вот только судью Фирмена ему обмануть не удалось! Оказавшись перед угрозой разоблачения, Кэмпбелл убил беднягу, и теперь бездыханное тело месье Фирмена лежит где-нибудь в снегу.
Графиня Коломбье содрогнулась.
– Какие ужасы вы говорите, месье! – плачущим голосом произнесла она. – Нет, я уверена, что бедный месье Фирмен просто вышел до завтрака погулять, и… И с ним произошел сердечный приступ. А то, что вы тут только что рассказали… нет, невозможно, просто невозможно!
Очевидно, графиня принадлежала к числу тех людей, которые, повторив сто раз «невозможно», окончательно убеждаются в том, что событие, о коем идет речь, действительно перестает являться возможным. Однако большинство присутствующих, к счастью, придерживалось другой точки зрения.
– Должен сказать, – задумчиво заметил Луи Констан, – что ваша теория, месье Ланглуа, представляется мне весьма интересной.
Математик напыжился, как индюк, которому только что сказали, что он угодит в суп к самому королю.
– О, месье Констан, мышление – моя профессия! Ведь математика, царица всех наук, так развивает мозг, что не пользоваться им в повседневной жизни становится просто невозможно!
Констан нахмурился, усмотрев в словах математика какой-то обидный для себя намек. Пино-Лартиг хихикнул и потер свои узловатые старческие ручки.
– Браво, месье Ланглуа! Вот у кого вам стоит поучиться, Констан! Не то я ведь могу и уволить вас, а на ваше место взять человека, который умеет думать.
– Пока все это лишь догадки и гипотезы, месье, – возразил задетый за живое полицейский.
– Да, но из множества гипотез одна всегда является истинной, не забывайте, Констан!
Взгляд, которым полицейский смерил Ланглуа, сулил тому по меньшей мере гильотину с последующим четвертованием. Однако математик ничего не заметил. За обедом он изложил свою теорию Матильде, которая от всего случившегося была сама не своя, и красивой мадемуазель Фонтенуа, которую, по моему мнению, все преступления на свете волновали куда меньше десерта, который она поглощала в ту минуту. После утра, проведенного на морозе, мадемуазель слегка покашливала, но аппетит у нее был отменный. И при том она не забывала улыбаться племяннику всякий раз, как замечала его обожающий взгляд, устремленный на нее.
После обеда слуги опять отправились прочесывать сад под руководством Констана, а я направился к себе. По пути я невольно стал свидетелем одного неприятного происшествия: старая служанка Клер бежала по лестнице, держа в руках какую-то зеленую тетрадь, и маленькие глазки ее горели неописуемой злобой.
– Господин граф, – кричала мегера, – вы только полюбуйтесь, что пишет ваш сын! Я нашла эту пакость у него под подушкой. Нет, вы только взгляните!
Бедный юный Люсьен, следовавший за Клер по пятам, сделался багровым, как пион, страдающий краснухой. Он попытался вырвать тетрадку из рук мерзкой служанки, но та с непостижимым проворством увернулась и побежала по лестнице дальше. Навстречу ей поднималась Дезире Фонтенуа, подобрав пышные юбки аметистового платья. Словно уступая дорогу служанке, она скользнула к перилам и в то же мгновение слегка выдвинула вперед носок правой туфельки. Не заметив, что ей подставили ножку, Клер споткнулась и кубарем покатилась вниз по лестнице, от неожиданности выпустив тетрадь. Тетя Дезире протянула руку и с завидным хладнокровием поймала тетрадь еще в полете. Положительно, у молодой женщины отменная реакция!
Поверженная Клер лежала внизу лестницы и стонала, не в силах подняться. Похоже, ей и в самом деле пришлось туго, но я слышал, как у меня за спиной посмеивались молоденькие служанки, у которых гадкая жаба в женском обличье успела выпить немало крови. Единственной, кто бросился Клер на помощь, оказалась Матильда. О моя добросердечная Матильда… которая, скорее всего, никогда не будет моей…
Дезире Фонтенуа махнула тетрадкой, подзывая племянника. Мальчик подошел, потупив голову. На его щеках все еще полыхали два алых пятна.
– Это твое? – спросила у него Дезире.
Люсьен утвердительно кивнул.
– Тогда держи, – великодушно сказала его тетушка и, даже не сделав вполне простительной в подобном случае попытки заглянуть в тетрадку, отдала ее Люсьену. Мальчик схватил тетрадку и убежал – надо полагать, торопился запрятать свое сокровище в более надежное место.
Граф, укоризненно качая головой, подошел к кузине.
– И зачем вы так поступили, дорогая Дезире? – Он кивнул на Клер, которая охала и никак не могла встать на ноги, несмотря на то что ее пытались поднять уже не только Матильда, но и пришедший ей на помощь Ланглуа. – Она ведь могла шею себе сломать, в конце концов!
– Подумаешь! – беззаботно парировала Дезире. – Некоторые шеи просто созданы для того, чтобы их ломали. – Она обернулась и смерила кузена зорким взглядом. – А вам, дорогой Эрнест, не стоит поощрять слуг шпионить за вашим сыном. Конечно, если вы не хотите, чтобы он возненавидел вас.
– Но Клер – одна из самых преданных наших служанок! – возразил задетый за живое граф. – Конечно, она не всегда права, но…
– Запомните, дорогой Эрнест, – медовым голосом пропела мадемуазель Фонтенуа, и ее глаза сузились. – Избыток преданности бывает иногда еще более вреден, чем ее недостаток! Послушайтесь моего совета, избавьтесь от этой особы, и вы сразу же избавитесь от множества проблем.
– Благодарю за совет, дорогая кузина, – с поклоном отозвался граф, – но в ближайшие сто лет я вряд ли последую ему. Я уже имел случай убедиться в верности Клер и не собираюсь ее увольнять. – Он возвысил голос: – Антуан! Будьте добры, позовите доктора Виньере, пусть он осмотрит Клер.
– Да, господин граф, – отвечал дворецкий, кланяясь.
– А вы, Лефер, помогите отнести бедняжку к ней в комнату. Я знаю, вы тоже ее не слишком жалуете, но… Проявите хоть немного христианского милосердия, в конце концов!
Без особой охоты я отправился выполнять приказание графа, а Дезире, буркнув себе под нос: «Надо же, какая забота», с треском раскрыла веер и величаво двинулась вверх по лестнице. Она шла, а ступеньки словно сами стелились ей под ноги, счастливые тем, что именно она попирает их. Уверен, не только у меня одного возникло такое впечатление. По крайней мере, граф Коломбье проводил свою кузину тоскующим взглядом и тяжело вздохнул.
4. То, что произошло в комнате Клер Донадье три часа спустя
Клер страдала. Ох-ох-ох, как болит все тело, просто сил нет! Ведь она ступенек десять пролетела, не меньше, на этой проклятой лестнице. Все потроха себе отбила,
