право слово, а все из-за этой разряженной паскуды, чтоб ее…
Клер ненавидела женщин, которые слишком хорошо одеваются. Все они – блудницы, грешницы и дочери порока, и им самое место в аду. А хуже всех – Дезире Фонтенуа, хозяйская кузина, которая давеча подставила ей ножку и не постыдилась выставить на посмешище почтенную старую женщину. Какой срам – так упасть, да еще у всех на виду! Теперь ее ни одна горничная слушаться не станет, а если этих потаскушек не держать в страхе, так они весь дом против тебя взбаламутят. Клер заворочалась на мягкой перине, но ребра тотчас заныли так, что она сдавленно застонала.
«Ну погоди, Дезире Фонтенуа, князева подстилка, поплачешь ты еще у меня. Я еще с тобой поквитаюсь, даром что я служанка, а ты хозяйка, которую слушаться должно. Ты еще пожалеешь, что посмела со мной так обойтись! Я тебе… я тебе толченого стекла в еду подсыплю, вот. Как ты со мной, так и я с тобой. Ух, и посмеюсь я, когда у тебя животик-то прихватит! А если и обнаружат что, скажу, что это все проделки Франсуазы, потому как она уже давно не в себе. Мыслимое ли дело – надписи ей какие-то чудятся кровавые, даже и молвить неудобно! А все от лени, да от обжорства, да от блуда с этим Альбером, очередным смазливцем окаянным. У, эти мужчины – вечно им подавай свежее мясо, да таких, которые помоложе да побойчее, нет чтобы на душу человека оглянуться… Мерзость, да и только! И куда катится этот мир?» Вот что думала Клер между стенаниями.
Стук-постук в дверь. Интересно, кого еще там черт несет? Так и есть, доктор Виньере! Зашел узнать, как она себя чувствует. Снаружи весь такой из себя солидный, а внутри – кисель прокисший, и только. Студень в жилетке!
– С Рождеством вас, дорогая Клер!
«Это он подлизывается, раз я уже дорогая стала. Нет, доктор, со мной все хорошо, можете не беспокоиться. Завтра я как встану, так всем им задам! Они у меня узнают, как в кулачок надо мной подхихикивать!»
Ушел доктор, слава богу. Дурень! Чистый дурень! Нужны Клер его заботы! Как будто она не знает, что его знаниям – грош цена в базарный день. Никого они не могут вылечить, эти доктора! Только бахвалятся, а толку – чуть!
За окнами уже темно, однако. И ветер! Чего он воет, этот ветер? Слушать тошно. Ах, как противно оставаться в такие мгновения одной! Господа-то небось уже за стол сели, на елке зажгли свечи, Люсьен получил свои подарки… Противный мальчишка! Ничего, он еще попляшет! Клер все равно доберется до его тетрадки, и все узнают, что он в ней накалякал!
Клер, охая, заворочалась на постели. Где-то начали бить часы – и внезапно умолкли. «Подремать, что ли, немножко?» – подумала Клер, и в следующее мгновение… из противоположной стены показался призрак.
На нем был темный рыцарский плащ, спадающий до пят. Голову скрывал капюшон. Лица не было видно, и Клер внезапно со страхом сообразила, что это вовсе не потому, что оно осталось в тени, а потому, что лица просто нет.
– Помо… – захрипела она, видя, что призрак направляется прямо к ней, но окончание фразы съел какой-то невнятный писк, и Клер в ужасе поняла, что голос изменяет ей. Схватив со столика у изголовья первое, что попалось под руку, – толстенную Библию, – Клер что было сил метнула книгу в голову привидения, но та пролетела сквозь него, как сквозь туман, а сам призрак по-прежнему продолжал наступать на женщину.
– На помощь! – не помня себя, взвизгнула Клер, и тут из стен показались еще призраки.
Один из них, очевидно, застрял и никак не мог выбраться наружу. Клер в смертельном страхе смотрела, как он извивается. Но вот он дернулся, и плащ слетел с него, обнажив желтоватый скелет. Шипя, как змеи, четверо призраков стали наступать на Клер, протянув к ней руки.
– А-а-а! – слабо застонала служанка, сползая с кровати.
Ноги не держали ее, и Клер рухнула на пол. С безумным лицом, с разметавшимися по плечам седыми волосами, она ползла к двери, цепляясь за паркет скрюченными пальцами. Только бы успеть, только бы выбраться из комнаты прежде, чем призраки схватят ее! Они были уже совсем близко.
– Оставьте меня! – истошно закричала женщина. – Оставьте! Оста…
Словно огромная хищная птица вонзила ей в грудь свои когти, и Клер внезапно ощутила острую боль – такую острую, что пережить ее не было никакой возможности. «Я умираю», – было последнее, что она успела подумать, валясь ничком на пол. Не выдержав нечеловеческого напряжения, ее сердце разорвалось.
Над Иссервилем сгущалась тьма. Где-то тикали часы, в коридоре прозвенели веселые голоса и умолкли. Бледная луна заглянула в окно комнаты и осветила труп немолодой женщины с искаженным лицом, лежащий у самого порога. Глаза Клер были широко раскрыты, из полуоткрытого рта свешивалась нитка слюны. Ни одному человеку на земле не было до нее дела.
Глава 6 26 декабря
1. То, что произошло рано утром на горе Иссервиль
Две вороны – тощая и толстая – сидели на ветке дерева и смотрели вниз, где из высокого сугроба высовывалась безжизненная человеческая рука. Буря стихла, и лишь ветер ерошил серые перья больших птиц, которые терпеливо ждали чего-то.
– Карр! – хрипло гаркнула, встряхнувшись, первая ворона.
– Карр! – уверенно ответила вторая.
Ветер улегся. С неба начал сыпать мелкий снег. Решившись, тощая ворона слетела с дерева и приземлилась возле трупа. Недоверчиво косясь на него, она бочком– бочком подобралась ближе. Вторая ворона равнодушно наблюдала сверху, как ее подруга прыгает по снегу.
– Карр! – раздалось снизу.
– Карр, карр! – прозвучало с дерева.
Тощая ворона клюнула палец. Из него потекла кровь. Дергая черной головой, ворона стала клевать часто-часто – и внезапно рука взметнулась из сугроба и вцепилась вороне в горло.
– Карр, карр, карр! – забулькала она, тщетно пытаясь вырваться.
Рука уверенно давила все сильнее и сильнее, птица била крыльями, разбрасывая снег, но ничего не могла поделать. Толстая ворона, устав наблюдать это душераздирающее зрелище, протестующе каркнула и снялась с ветки, которая тяжело колыхнулась, осыпав неправдоподобно белый снег.
Тощая ворона в последний раз пискнула и угасла. Рука отшвырнула ее прочь. Сугроб заворочался, и из него показался смертельно бледный человек с безумными глазами. Это был Виктор Грановский, он же Брюс Кэмп-белл.
Страдальчески морщась, он ощупал левую сторону груди. Рубашка под курткой намокла от крови. Грановский попытался встать, но все поплыло перед его глазами, и, застонав, он повалился в снег. Мертвая ворона, распластавшая неподалеку свои крылья, привлекла его внимание, и, недолго думая, он подобрал ее и вцепился зубами ей в горло.
Свежая кровь на какое-то время вдохнула в мужчину силы. Отбросив ставший бесполезным трупик птицы, он немного отдышался и пополз вперед. Он вернется в замок Иссервиль, и никто не сможет помешать ему. Ни мороз, ни ветер, ни вьюга не остановят его. А когда он вернется…
Впрочем, там видно будет.
2. Из дневника Армана Лефера
Я сидел в своей комнате и думал о самом странном Рождестве, которое мне довелось вчера пережить. Подобие праздника в замке страха вышло не слишком убедительным. Да, конечно, были и торжественный ужин, и волшебно горящие свечи на елке, и подарки, но все лица словно подернула паутина опаски, а в глазах застыла поволока испуга. Я заметил, что граф Коломбье пил куда больше, чем обычно, а его супруга сжалась в кресле, как пугливая птица. Некоторое оживление внесла лишь кузина Дезире, которой, похоже, все было нипочем. Звучным голосом, перекрывавшим вой вьюги за окнами, она рассказывала всякие занятные истории из петербургской жизни, которых, судя по всему, у нее накопилось предостаточно. Только благодаря ей вечер вышел менее зловещим, чем можно было ожидать.
Однако то было вчера, а сегодня с самого утра в замке уже вовсю кипела работа. Констан с удвоенной энергией взялся за поиски судьи и незнакомца, которого все мы знали под именем Кэмпбелла. Теперь, помимо слуг, которым обещали хорошее вознаграждение в случае, если им удастся обнаружить хоть какие-нибудь следы, в прочесывании окрестностей приняли участие не только сам полицейский, но и доктор, Ланглуа, граф Коломбье, его управляющий и даже рассыпчатый Пино-Лартиг. Констан и мне предложил участвовать в поисках, но я ответил отказом. Мне вовсе не улыбалось торчать невесть сколько времени на ледяном ветру и пронизывающем холоде, чтобы только продемонстрировать свое рвение. Возможно, судья Фирмен был неплохим человеком, однако он явно не заслуживал, чтобы я из-за него получил воспаление легких. Констан не стал настаивать и около десяти удалился в который раз разрывать окрестные сугробы в поисках безвременно почившего судьи. В том, что Фирмена больше нет в живых, уже никто не сомневался.
Итак, все шло своим чередом: полицейский искал, следствие топталось на месте, а я уселся играть с самим собой в шахматы. Я как раз поставил себе шах, когда за дверями затопали чьи-то шаги, запричитали женские голоса, и я понял, что чудеса еще далеко не закончились, как раз наоборот – они в самом разгаре. Первой моей мыслью было, что кто-то все же сумел обнаружить тело Фирмена, но тут вошла Матильда, и, лишь глянув ей в лицо, я понял, что случилось нечто куда более серьезное.
– Клер умерла, – сказала она. И вслед за этим: – Арман, мне страшно.
Я решил, что Клер умерла от последствий падения, которое ей устроила милейшая мадемуазель Фонтенуа, и осторожно дал понять Матильде, что в происшедшем нет ничего особенного. Однако молодая женщина упрямо покачала головой.
– Пойдемте со мной, – сказала она, – и вы сами все увидите.
В дверях комнаты Клер
