нехорошо поступил, заставив его скрываться в ужасной потайной комнате! Она, Анриетта, пыталась переубедить мужа, плакала, умоляла, но Гийом сам твердо сказал, что не хочет, чтобы остальные люди видели, как он страдает. Как будто им должно быть дело до мнения остальных людей! Еще хорошо, что жена ему попалась заботливая, не оставила его, когда ему пришлось так тяжко.
Анриетта дошла до своей комнаты и, повернув ручку, вошла. Услышала какой-то шорох – и подняла голову. Вначале женщина не поверила своим глазам, но потом стыд и отвращение захлестнули ее. Здесь был человек, которого она прекрасно знала; он стоял возле стола, ее стола с выдвинутыми сейчас ящиками, и рылся в них, как последний вор, и выражение лица у него было воровское, да, да, воровское. Когда дверь неожиданно растворилась, он поспешно отпрянул, но было уже слишком поздно – Анриетта поймала его с поличным, не отвертишься, куда уж тут! Боже, что же это такое, в самом деле? Какую еще грязь она впустила в свой дом?
– Как вы смеете! Что вообще вы здесь делаете? – вся дрожа от негодования, спросила Анриетта.
– Ничего, мадам, уверяю вас, – с улыбкой ответил незваный гость.
Анриетта допустила ошибку. Ей надо было сразу же бежать и звать на помощь, а она замешкалась. И «гость» схватил со стола стопку листков и швырнул их ей в лицо.
Вскрикнув, Анриетта попятилась, а незваный посетитель прянул вперед и, схватив со стола тяжелое пресс-папье, несколько раз ударил им хозяйку замка по голове. С обессмыслившимся выражением лица Анриетта рухнула на ковер.
– То-то же… – с ненавистью прошипел нападавший, опуская свое оружие.
В коридоре послышались шаги и голоса. Незваный гость нервно оглянулся, поставил пресс-папье обратно на стол, бегло просмотрел интересовавшую его бумагу и, сунув ее в конверт, вернул на место. Обойдя тело Анриетты, он на цыпочках подкрался к двери и осторожно приоткрыл ее. Никого. Бросив последний взгляд на распростертую на ковре женщину, убийца вышел. Бегом спускаясь по лестнице, он мысленно поздравил себя с тем, что его никто не видел.
А наверху, в своей комнате, Анриетта дю Коломбье по-прежнему не подавала признаков жизни. На ковре вокруг нее валялись разбросанные листки, а с виска на бледную щеку медленно сползала, змеясь, тонкая струйка крови.
4. Из дневника Армана Лефера
Когда я в условленное время подошел к комнате актера, то обнаружил возле нее лишь Амалию и Массильона, которые ожесточенно спорили.
– Говорю вам: он был русоволосый!
– Фредерик, в коридоре было темно. Откуда вы знаете, какие у него волосы?
– Да потому, что у меня в руке была лампа!
– Лампа лампой, но ведь вы близоруки, мой бедный Фредерик! Откуда же взялась такая уверенность?
– Я не настолько близорук, – возражал задетый за живое актер, – чтобы не отличить блондина от брюнета и англичанина в клетчатом костюме – от француза в сером сюртуке!
Завидев меня, они прекратили препираться, но, судя по их виду, оставили спор с большой неохотой.
– А где остальные? – спросил я.
– Полагаю, набираются храбрости для нашего похода, – фыркнула Амалия.
К нам вприпрыжку подбежал Люсьен. Он остановился возле Амалии и поглядел на нее блестящими глазами, полными обожания.
– Значит, все-таки Кэмпбелл? – выпалил он. – Думаете, нам удастся отыскать его?
– Честно говоря, меня бы это сильно удивило, – отозвалась Амалия, но тут подошли явно нервничающий Ланглуа и Бретель, тащивший с собой здоровенное ружье, из которого наверняка запросто можно застрелить слона.
– Стало быть, все в сборе, – объявила Амалия. – Действуем так. Держимся вместе и ни в коем случае не расходимся. Люсьен, иди позади меня и не возражай, пожалуйста. Фредерик! Покажите нам, будьте добры, где именно вы видели ночью нашего англичанина. Полагаю, поиски следует начать именно оттуда.
Актер кивнул и зашагал вперед. Мы все двинулись за ним следом.
– Насколько я помню, он стоял вот здесь… А потом повернулся и исчез вон в той стороне.
– Хорошо, значит, будем осматривать подряд все комнаты, которые расположены поблизости, – распорядилась Амалия.
И мы принялись за дело.
В детективных романах, едва появляется ловкий и находчивый сыщик, ему сразу же удается обнаружить неопровержимые улики. Мадам Дюпон на голову превосходила любого из ходульных литературных героев, но все же осмотр первых шести или семи помещений ничего нам не дал. Ланглуа то и дело косился за спину и утирал платком лоб, Филипп Бретель вращал глазами и стискивал ружье так, словно оно было его любимой девушкой, а Массильон болтал, не закрывая рта.
– О, какие прелестные кресла! А картина – просто чудо! Ватто? Я так и думал: Брейгель! Смотрите-ка, а тут в углу паутина! И паук сидит, честное слово! Моя крестная верила, что пауки – это к деньгам. Иногда мне кажется, что ваш Кэмпбелл – настоящий паук, а мы все вроде беззаботных мушек, которые летят к нему в паутину.
Управляющий не выдержал первым.
– Прошу прощения, сударь, но не могли бы вы хоть немного помолчать?
– Помолчать? – удивился Массильон. – Зачем?
Люсьен возвел глаза к потолку и шумно вздохнул.
– Так, в этой комнате тоже ничего, – сказала Амалия. – Идем дальше.
Следующей была крошечная комнатка с одним-единственным оконцем, сквозь которое сочился хмурый белесый свет. Однако вовсе не оно привлекло мое внимание, а вещи, которые лежали на диване.
– Боже! – ахнул Массильон. – Да вот же его костюм! Тот самый!
– И трубка, – пробормотал я, кивая на стол.
Амалия бросила быстрый взгляд на пиджак и подошла к камину.
– Здесь недавно пытались разжечь огонь, – буркнула она, глядя на очаг.
– Значит, все сходится! – вскричал Филипп. – Кэмпбелл был здесь!
– Похоже на то, – отозвалась Амалия и, взяв сюртук, стала со знанием дела обыскивать его.
– Ничего? – спросил Ланглуа, от нетерпения облизывая губы.
– Абсолютно ничего, – подтвердила Амалия.
– Может, из комнаты есть ход в лабиринт? – с замиранием сердца предположил Люсьен.
– Нет, невозможно, – тотчас же возразил Филипп Бретель. – Я хорошо знаю, эта часть замка была полностью перестроена. В свое время здесь сломали все стены.
– Извини, Люсьен, – сказала Амалия мальчику, который тотчас же обиженно надулся. Она забрала пиджак и трубку, на прощание окинула комнату цепким взглядом. – Полагаю, нам здесь больше нечего делать. Идемте дальше.
Мы осмотрели все комнаты крыла и перешли в противоположное. Люсьен разглядел забытый кем-то из горничных гребешок, Ланглуа отыскал пятифранковую монету, которая закатилась за диван. Что же до меня, то я не нашел ровным счетов ничего, что могло бы навести нас на след исчезающего и появляющегося мистера Кэмп– белла.
– Полагаю, – мрачно проговорил Филипп, – сегодня мы больше ничего не обнаружим.
Мы двинулись к лестнице, и тут я увидел Лабиша, который не шел, а почти бежал по ней. Каюсь, сердце у меня сжалось. Неужели опять что-то произошло?
– В чем дело, Антуан? – спросила Амалия.
Прежде чем ответить, дворецкий покосился на мальчика, и я вмиг понял все.
– Госпожа графиня… – Старик заломил руки. – Она… она… Ее ударили чем-то по голове… Мы не можем привести ее в чувство…
И тут утонченная мадам Дюпон выругалась так крепко, что я даже опешил. Все-таки слова, которые она произнесла, были явно не предназначены для уст женщины.
– Лабиш! – крикнула она. – Скорее ведите нас к ней!
Мы всей группой чуть не бегом припустились по коридору.
Я первым влетел в покои графини.
Бархатные занавески, узорчатый ковер, по которому разбросаны какие-то листки. Полина рыдает в кресле, прижав ко рту платок:
– Ах, боже мой! Ах, бедная графиня!
Возле лежащей на полу женщины суетится доктор Виньере, мечутся служанки. Лица у всех растерянные, опрокинутые.
– Пропустите! – резко командует Амалия. И проходит вперед.
Доктор, стоящий на коленях возле тела, бросает на нее быстрый взгляд. Уверенным жестом мадам Дюпон берет лежащую за запястье.
– Кто обнаружил ее?
– Полина, – кивает Лабиш на служанку в кресле.
– Когда?
– Несколько минут тому назад, мадам. Я сразу же бросился искать вас.
– Пульс есть, – хрипло говорит Амалия, отпуская руку. – Но слабый.
– Похоже, ей проломили голову, – угрюмо замечает Виньере.
И тут Люсьен, которого я держу за плечо, начинает визжать, как маленькое животное, и вырываться.
– Пустите! – отчаянно кричит он. Глаза у него совсем белые, как у одержимого. – Пустите меня к маме!
Он стряхивает мою руку и, упав на колени, по ковру подползает к графине.
– Мама, мама! Мамочка! Как же это? За что?
Но Анриетта Коломбье по-прежнему лежит неподвижно. В дверях появляется Матильда.
– Что случилось? – шепчет она, подойдя ко мне.
Я киваю на тело, и Матильда тихо ахает.
– Похоже, нас снова обвели вокруг пальца, – с ожесточением говорю я.
Амалия пытается оторвать Люсьена от лежащей, но он яростно отталкивает ее, машет кулачками и наконец принимается рыдать на груди у мадам Дюпон. Она осторожно гладит мальчика по голове.
– Необходимо перенести ее в постель… Филипп! Зовите вашу жену. Фредерик, Лефер, Ланглуа! Идите сюда, поможете перенести ее.
– Голову, голову осторожнее! – кричит доктор, пока мы втроем переносим несчастную женщину на кровать. Амалия отдергивает одеяло и помогает уложить голову Анриетты на подушки. Лицо у графини белое, как мел, губы почти пепельного цвета.
– Люсьен! Сядь в кресло, пожалуйста, и не мешай доктору. Виньере, осмотрите ее как
