свою главную сцену, супернавороченную, блистающую позолотой и имперским шиком. Что мы получим на выходе — грозного конкурента питерской Мариинке, парижской «Гранд-опера» и лондонскому «Ковент- Гардену» или скучную московскую достопримечательность с фальшивой позолотой былого величия?
Тот самый Большой
За шесть минувших лет общественность имела о Большом весьма смутное представление. Вроде бы что-то ремонтируется, премьеры репетируются, и скандалы с назначением-отставкой ключевых фигур в руководстве регулярно гремят. Между тем театр с 2005 года пережил один из самых тяжелых периодов в своей истории, сравнимый с постреволюционным. Тогда на повестке стоял вопрос о закрытии императорских театров, а работавшие на стороне артисты получали гонорар консервами и дровами. Театру помогли выжить инерция истории и здравый смысл. Сейчас, пожалуй, то же самое. Правда, в начале прошлого века восстанавливать труппу пришлось практически с нуля, а сейчас театр пришел к открытию родного дома с труппой целехонькой, хоть и расшатанной периодом безвременья. Да и в руки получил не ободранный зал с выдранными царскими вензелями, как после революции, а новый ультрасовременный комплекс, напичканный хай-теком и снабженный всей необходимой инфраструктурой. Готов ли театр жить в ТАКОМ театре?
Этим вопросом в Большом озаботились не сейчас и даже не вчера. Приход в директорский кабинет опытного петербургского театрального менеджера Анатолия Иксанова изначально был увязан с началом реконструкции. Предполагалось, что он справится с тяготами походного существования театра и приведет его историческую сцену в завтра с минимальными потерями. Так Иксанов получал двойную нагрузку: собственно труппу с ее ворохом дрязг и проблем и реконструкцию-реставрацию, за которую он формально не отвечал, но был притчей во языцех всех, кому не лень. Позиция директора все это время была хорошо просматриваема и простреливаема; при всех оговорках он все-таки повернул неповоротливую махину нашего византийского театра на запад и некоторые стратегические векторы обозначил. По его инициативе анализом системы управления Большого занялась знаменитая консалтинговая фирма McKinsey. Талмуд ее рецептов очень грубо и очень общо сводится к следующему: либо Большой перенимает мировой опыт и становится нормальным театром эпохи глобализации, либо продолжает пестовать свою «уникальную специфику», и тогда никакой консалтинг, апгрейд и вздутие бюджета ему не помогут. Так же, как не помогают нашей экономике заоблачные экспортные цены на нефть и газ.
Наше все
Сравнивать Большой стоит лишь со сходными по статусу национальными театрами — Парижской оперой, «Ковент-Гарденом», «Ла Скала». У большого американского брата «Метрополитен-опера» все устроено проще и практичнее, чем в Старом Свете, где условия жизни и даже сам факт появления на свет театров был исторически связан с монаршей волей и монаршей казной. За океаном главный театр функционирует как коммерческое предприятие. В Европе и в России — как очень специфичное заведение, жизнь в котором осложнена многими деликатными обстоятельствами. Впрочем, по количеству «обстоятельств» Большой лидирует безоговорочно — и вот почему. После переноса большевистской столицы в Москву его статус «вечно второго» по сравнению с Мариинским резко изменился, а когда власть поняла, что большое искусство — это имидж пролетарской страны, на театр и вовсе надели идеологические оковы. Это не анамнез из истории болезни современного Большого, это лишь выписка из его свидетельства о рождении. Нигде в современном мире власть не диктует репертуар оперному театру, а в наших широтах диктовала, настойчиво и долго. Отсюда скандалы с появлением «чуждого нам репертуара»: например, легендарных уже «Детей Розенталя» или совсем свежих «Воццека» и «Дон Жуана» в опере, «Игры в карты» или «В комнате наверху» в балете. Отсюда редкие, всякий раз воспринимаемые как чудо попытки сотрудничества с зарубежными театрами. Например, «Летучий голландец» или «Волшебная флейта». Отсюда до абсурда доходящие условности в практике приглашения мировых звезд: только находящийся на особом положении оперный режиссер № 1 Дмитрий Черняков может приглашать на премьеры нужные ему голоса, а первый серьезный контракт худрук балета Сергей Филин заключил только сейчас, со звездой Американского театра балета Дэвидом Холбергом. Вечные оглядки на власть и превратно толкованную «национальную специфику» пронизали Большой театр от директорского кабинета до последней гримерки. Возможно, и слухи об уборщицах в звании лейтенанта ФСО в этом контексте не слишком преувеличены. Однако за последние полтора-два десятка лет власти было не до репертуара Большого. Сейчас условия меняются, театр становится снова «центром силы», да и просто модным местом. И если равноудаленность от власти сохранится, а профессионалам дадут заниматься своим делом, то при новых условиях Большой вполне сможет стать мировым театром — равным среди равных.
Тем более что в оперном мире нарастают глобалистские тенденции точно так же, как и в неоперном. Европейские гранд-театры кооперируются, и один и тот же спектакль с незначительными ремарками в составах и деталях кочует по лучшим сценам. Противиться этому процессу — все равно что игнорировать «Макдоналдс». Другой разговор, что не всякий театр к кооперации приглашают, и очень хотелось бы, чтобы Большой театр волновался о своем соответствии мировым стандартам, а не о технической возможности «дружить — не дружить».
За прошедшие шесть лет театр укрепил отношения со своим попечительским советом, но зависимость от мнения власти при этом никуда не делась — известно, что люди в совете тоже не с улицы пришли. Привлеченные спонсоры не меняют картину: около 70 процентов текущих нужд театра оплачивается государством, в бюджете которого театр — национальное достояние выделен особой строкой. Да и спонсоры, отсчитав деньги, могут в результате пользоваться только имиджевыми привилегиями, а не конкретными преимуществами, как во всем мире, — из-за отсутствия у нас закона о меценатстве. А по- другому заработать театру особо и нечем. Разве что билетами? Этот вопрос по-прежнему слабое звено. Вопреки уверениям официальных лиц купить в Большой билеты по Интернету, как во всех цивилизованных театрах, по сей день крайне трудно. Схемы непрозрачны, на первый запрос о билете в Большой театр поисковик отзывается ссылками на фирмы, фирмочки и фирмешки сомнительного толка. По слухам, даже на главный концерт открытия, куда билеты не продавали в принципе, можно достать заветную «проходку» за 15 тысяч евро. Понятно, что каста театральных перекупщиков неискоренима, и я лично переплачивала за билет с рук в Венскую оперу, но театру ради глобального имиджа придется заняться этой проблемой.
Наболел вопрос и с прокатной системой. Тут все четко, как в формуле. Недоверие к слову в театре растет, требования к визуальному эффекту повышаются, оперно-балетное производство дорожает. Соответственно, ради экономической целесообразности во всем мире спектакли идут блоками: 10—12 показов — и в запасники, потом следующий. Так экономятся силы театра и повышается качество спектаклей. К слову сказать, свои премьеры Большой уже несколько лет выпускает по этому принципу. Но в текущей афише еще бывает, что в течение трех дней играют три радикально разных спектакля, энергия распыляется, особого коммерческого смысла в таком разнообразии меню нет. Система блоков позволяет также лучше организовать занятость артистов, ныне не представляющих себя в крепостной зависимости от театра, будь он и Большой.
От партера до буфета
Везде, во всем мире театрам позволительно — и они не брезгуют — зарабатывать на себе. И в «Ковент-Гардене», и в «Ла Скала», и в Венской опере есть напичканные сувенирной продукцией лавочки, а на сайтах ссылки «подарки и покупки», «бары и рестораны» и «афиша текущего сезона» вообще уравнены в правах. Театры не стыдятся быть частью обширного развлекательного бизнеса, когда зритель приходит в театр как на хорошо организованный праздник, а не в тесный загончик, чтобы, стоя на одной ноге, приобщиться к прекрасному. При возвращении на историческую сцену Большой театр ждет еще один обязательный пункт. Всем понятно, что значительное число зрителей приходит в национальную оперу не голоса оценить, а на шикарные интерьеры поглазеть. А если удастся, то и заглянуть за кулисы. Во всем мире для удовлетворения этих «естественных нужд» зрителя водят с экскурсоводом по театру — везде, только не у нас. Говорят, Большой намерен восполнить этот пробел. Учитывая, что интерес к реконструкции театра подогрет многочисленными скандалами и мифами, экскурсиям обеспечен ажиотажный спрос на годы вперед.
Хорошо бы Большому расстаться еще и со снобизмом. Ведь были времена, когда в театре верили, что ему не нужен пиар, поскольку «к нам и так придут». За время вынужденного изгнания выяснилось, что театр себе льстил. Нынешний зритель действительно выбирает между спектаклем и рестораном, так что
