двигалось, перемещалось, постепенно вползая в другое, большего диаметра. Как завороженный, следил я за перемещением штока, за неотвратимо распухающей, как колобок на дьявольских дрожжах, сферой- заглушкой, и вдруг, так же как в лесу Паппетстринга, как в бункере, как в африканском павильоне у Казимира, тошнотворная волна обволокла меня, мерзкий саспенс сковал мои члены, рвотные спазмы начали выворачивать желудок, а в позвоночник словно ударила молния. Я отпрянул от триплекса и, шатаясь как пьяный, отступил от эркера вглубь помещения.
Мне полегчало, но пришло ощущение, будто я куда-то не успеваю, куда-то опаздываю. Быстро пересёк комнату и вышел в коридор, все время загибавшийся влево. Правая его стена была почти голой, лишь иногда попадались круглые, типа морских корабельных, задраенные иллюминаторы. Беспричинная тревога подгоняла меня вперёд, неведомо куда.
Я вломился в первую попавшуюся на левой стороне коридора дверь, приготовившись начать разговоры на языке пуль, но за нею не было ни одной живой души. Помещение оказалось холодильником, и здесь обретались только мертвые души. Какой-то садист подвесил на специальных тросах множество человеческих трупов. Они висели на разной высоте, в два яруса, в порядке, который можно было назвать шахматным, висели так плотно, что мне снова стало нехорошо. Я тупо взирал на жуткий «мортуарий»; синюшные, как у плохо откормленных, дистрофичных бройлеров, ноги подвешенных почти касались моего лица.
Внезапно некая чушь всплыла в памяти. Мне вспомнился автомобильный завод, куда я как-то попал на экскурсию. И там, в производственных помещениях, какой-то умник похвалялся, что придумал остроумную штучку для экономии заводских площадей. Она заключалась в том, что одежда рабочих закрывалась целлофановыми или полиэтиленовыми чехлами, а затем на тросах поднималась к потолку. Шкафы для одежды, таким образом, становились ненужными, площадь цеха использовалась более эффективно. Похоже, что здешний умник дал бы сто очков вперед тому, с автозавода.
Холодильник казался не очень большим. Он тянулся в длину параллельно коридору, и я прошел его насквозь почти весь, ежась от холода и созерцая шапки инея на толстенных коллекторах, как вдруг дверь, к которой я направлялся, отворилась. Я застыл на полушаге, а в холодильную камеру, кряхтя, медленно вступил дёртик в типичном форменном комбинезоне, но в странном головном уборе, напоминавшем клобук монаха.
Как лавровый венок шею кумира или хомут шею раба, его шею обвивала мёртвая женщина. Скорее все же как хомут, потому что запястья красивых женских рук были притянуты многослойными ременными вязками к коленям безвольно свисавших вниз длинных точёных ног покойницы, и вязки непонятно почему напомнили мне перевязь лошадиного хомута. Великолепные золотистые распущенные волосы женщины закрывали лицо и почти доставали до пола.
Дёртик увидел меня, что-то буркнул, свалил свою ношу прямо на пол и, не обращая на меня внимания, стал деловито готовить мёртвое тело к подъему.
Бог мой! У меня все поплыло перед глазами. В распростёртой на заиндевевшем нечистом полу женщине я узнал Риту Холдмитайт.
26
Словно в бреду, на ватных ногах подошел я к дёртику, ни говоря ни слова приподнял его с колен за воротник, разжал гнусную липкую ладонь, державшую крюк, отстранил его, и крюк лег боком на пол, болтаясь на тросе.
Секунды три я смотрел в тухлые глаза этой чёрномундирной скотины, потом сдёрнул с него клобук и просто убил его, не привел к полному финишу, а убил, убил, убил одним молниеносным ударом так, что он умер, ещё не успев рухнуть на пол.
Я наклонился к Рите и разглядел жуткие кровоподтёки на лице и на теле. Но нет, её не били, просто она вернулась «оттуда». Как это пришло мне в голову? Я просто это знал, и всё. Её постигла та же участь, что и первых кукол, на которых отрабатывалась переброска живых существ через тоннель. Да, но те погибшие куклы давно сожжены, а тоннель, по словам Казимира, действует нормально. А кто тогда эти несчастные? Не могут же их хранить тут по году, по два?.. И я, наконец, понял, догадался, в чём дело. Подтверждалась моя дилетантская гипотеза насчёт отрицательной обратной связи, заложенной в устройство матушки Вселенной. Об этой гипотезе я попытался намекнуть при расставании Казимиру, но он пропустил мои слова мимо ушей…
Что-то нужно было сделать сначала, прежде чем идти дальше. Осмотрев весь холодильник, я обнаружил пару низких то ли топчанов, то ли поддонов и уложил на один из них Риту Холдмитайт, предварительно разрезав и распустив вязки. Чёрномундирного отволок с прохода в тёмный угол и оставил лежать там прямо на полу.
Неслышно шмыгнув в дверь, через которую входил в холодильную камеру дёртик, попал в мрачную подсобку, заставленную всяким хламом. До меня донеслись приглушённые голоса и какая-то возня. Сжимая в руке «спиттлер», я подошёл к очередной двери в этой бесконечной кольцевой анфиладе помещений. Прислушался и, выждав, сделал резкое движение, намереваясь как можно быстрее распахнуть дверь. Но не рассчитал. Плотно пригнанная, с герметичным стыком, тяжёлая, она поддалась моему натиску неохотно, и это на пару секунд задержало меня, о чем через мгновенье я страшно пожалел.
Взору моему явилась дикая картина. Посреди большой квадратной комнаты на фут от пола возвышался деревянный помост. Толстенный невысокий чурбан торчал, словно невыкорчеванный узловатый пень, в его середине. Перед ним стоял на коленях человек в черном форменном комбинезоне дёртика, с деревянной колодкой на шее, с телом, опутанным колючей проволокой. Передние поверхности бёдер человека касались бока жуткого чурбана, а руки покоились на почерневшем, заляпанном бурыми пятнами крови, его торце. Обращённые ладонями друг к другу руки дёртика были намертво перетянуты в запястьях ремнями, а от этой ременной мотни отходили две засаленные верёвки, концы которых прикреплялись к ржавому стальному кольцу, выступавшему из гнилого настила. Верёвки не позволяли стоявшему на коленях несчастному подтянуть руки к себе, прижать их к груди. Но он инстинктивно старался убрать их с торца чурбана, всё время натягивая верёвки. Выше локтей руки человека также стягивались вязками, не давая сгибаться им в локтях и обеспечивая, таким образом, почти параллельное положение предплечий. Плоские металлические откидные скобы притягивали каждую ногу к полу в двух местах: в районе лодыжки и под коленкой. Изо всех сил вцепившись в обрывки ржавых цепей, закреплённых с обеих сторон колодки, двое расхлюстанных, с красными мордами, явно захмелевших головорезов, пьяно упираясь ногами в деревянный настил, не давали приговоренному к казни отклонить корпус ни вправо, ни влево. Ещё трое чёрномундирных скотов, дымя сигаретами, сидели за низким и крепким, уставленным бутылками и снедью столом в глубине комнаты. А на помосте полуобнаженный палач, широко расставив чуть согнутые в коленях кривые, толстые и короткие ноги, занёс над головой массивный, с широченным лезвием, топор. Грязная, расползающаяся набедренная повязка из тяжелой материи окаймляла заплывшее салом, выдававшееся вперед круглое пузо, тяжёлыми складками нависали с боков зажиревшие косые мышцы живота, а потерявшие достойную мужчины форму дряблые грудные мышцы стекали на бочкообразный живот.
Плотный и низенький, крепкий, как дубовый пенек, палач начал опускать тяжёлый топор как раз в тот момент, когда я, наконец, справился с массивной дверью. Всю представшую передо мной сцену я охватил за долю секунды, она врезалась мне в глаза будто освещённая нестерпимо яркой и неизмеримо короткой вспышкой молнии. Может быть, в других обстоятельствах я сумел бы предотвратить удар топора, мне бы хватило на это того малого отрезка времени, в течение которого он опускался. Я успел бы не только выбить топор из рук чудовищного мясника, но и привести его самого к полному финишу. Но я несколько растерялся, да ко всему прочему ещё не отошёл от эпизода в холодильнике, испытывая острое чувство вины от того, что сгоряча пришил дёртика в клобуке.
Миг — и стоящий на коленях человек лишился обеих рук ниже локтей.
