эксплуатацией и обслуживанием перебросочного оборудования, никто, по-моему, не понимает, что происходит. Кое-кто грешит на разболтавшуюся дисциплину, непрофессионализм и халатность. Но так было почти всегда, а тоннель работал нормально. Нет, бродяга, думаю, причина лежит гораздо глубже, — заключил, щуря злые глаза, Пепельной.
— Согласен, победитель кукол. Я ещё давно предположил, что включится заложенная в конструкцию самой Вселенной отрицательная обратная связь, которая возвратит все на круги своя, затянет рану, зарастит прокол. Похоже, она уже включилась. Но что это за связь, каков механизм её действия — неизвестно.
— Да-а, — протянул Мэтт, — ещё раз убеждаюсь: ты зря времени не терял. Наверное, вместо «отмочки» в анабиозе опять глотал в пути научно-популярное чтиво. А насчет механизма пусть у тебя голова не болит. Мы представим отчеты Шефу, а остальное — не наша забота. Я лично у высоколобых хлеб отбивать не намерен. Да, — встрепенулся Пепельной, — самое ужасное, бродяга, что те, кто перешёл по тонкому льду на другой берег, после того, как ледок сильно подтаял, вынуждены теперь остаться там насовсем, навсегда. Или вернуться назад, но только мёртвыми. Такой вот выбор. С ними продолжается обмен информацией: слава Богу, пока неодушевлённые предметы не деформируются до неузнаваемости. Пока. Веришь, бродяга, некоторые всё равно бросаются в омут, в бурные воды — идут на возврат, зная, что их ожидает смерть. Тут проявился жуткий психологический феномен: люди панически боятся пребывать в положении напрочь отрезанных от своей родной Вселенной, хотя в другом мире им ничего не грозит, и жить они там смогут.
— Ты знаешь, о чем я подумал, Мэтт. Наверное, и все эти «рыбаки на льдине» и я сам покинули бы наш несовершенный Мир, если бы знали, что есть возможность вернуться назад. Может быть, они не возвратились бы никогда, но сама мысль о том, что возвращение возможно, само только осознание этой невостребуемой, на грани иллюзии, возможности согревало бы им душу… Но чёрт побери, Мэтт, получается, что на той стороне — такой же огромный Переходник. Трудно понять, как…
— Совсем ты отупел, бродяга. Выверни свои карманы. Они у тебя, бьюсь об заклад, набиты «таблетками» с эмбриомеханизмами. Пока ещё у штатских, да и у этих чёрномундирных сволочей нет таких маленьких «таблеток», которые можно было бы заглотить, а потом приветствовать их на выходе из прямой кишки. Но и эмбрионов размером с футбольный мяч или с грейпфрут на первых порах оказалось вполне достаточно, чтобы «протолкнуть» их на ту сторону, а там… Или рассказать тебе принцип работы эмбриомеханизмов?
Мы немного посмеялись, но я, вспомнив о Рите, спросил, оборвав смех:
— Мэтт, а ты видел здесь, на Переходнике, белокурую женщину?
— Ты о Рите Холдмитайт?
— Да, о ней.
— Кэс впервые привёз её сюда дней восемь назад, показал ей Переходник и потом совершил с ней переход на ту сторону. Тоннель тогда ещё действовал нормально. Потом его вызвали, и он ненадолго вернулся, а она осталась на некоторое время там. Как только вернулся Кэс Чей, оттуда перешли еще двое дёртиков. И неудачно. Здесь приняли два трупа. Тогда-то и решили возобновить контрольные прогоны с куклами, благо их всегда хватало. В общем, вернулись к заведённому Дёрти обычаю перед каждым переходом дёртика по тоннелю пропускать сначала куклу.
— Понятно. Как у тиранов: сначала из тарелки с пищей или из чаши с вином должен попробовать любимый пёс, а еще лучше — нелюбимые приближённые.
— Вот, вот, бродяга. Только куклы — не приближённые, а просто заключённые, рабы… Вскоре на том берегу началась тихая паника. Рита и некоторые другие рвались назад, бомбардируя нас оттуда записками. Дёртики прекратили все переходы, и в ход пошли куклы. Ну, да я уже об этом говорил. Рита грозилась, что всё равно не останется там, пойдет на прорыв, но потом заколебалась. Кто-то оказался отчаяннее и смелее её. Наверное, она до сих пор торчит на «диком бреге».
— Мэтт, четверть часа назад я положил её труп на поддон в холодильнике, не захотел, чтобы она висела, понимаешь?
— Вот как… Значит, она все-таки попыталась. Как с крыши небоскрёба… Мы могли висеть с ней рядом. Эти головорезы, кажется, раскусили меня. Оглушили и притащили сюда. В таком вот неприглядном виде хотели потом пропихнуть меня через тоннель, как куклу. Не как куклу, а просто — куклу, — поправился Мэтт.
— В каком-то смысле все мы куклы.
— Не в каком-то, а во всех, — весело отозвался он.
— Но ты-то, Мэтт, особенная кукла. Первая из всех, удостоившаяся чести стать дёртиком.
— И снова разжалованная в куклы. Слушай, Айвэн, я что-то притомился. Хочется соснуть.
— О, прости. Я заболтал тебя. Потерпи, скоро вытащу тебя отсюда. Подскажи сам, где можешь отсидеться, пока я поскребу по сусекам в аппаратных отсеках.
— А ты как сюда попал, бродяга?
— Через транспортную трубу для грузовых звездолётов. Вышел через отсек, где в стенке прибор для наблюдения за сферой-заглушкой.
— Ну и терминология у тебя;
— Назад пойдём тем же путём, как думаешь? И что посоветуешь?
— Спрячь меня в кладовке, примыкающей к тому отсеку. Да не ввязывайся ты в потасовки, не пыли… Жалеешь всех подряд, Гуттаперчевая душа?
— Кто бы говорил о потасовках. Ну что, идём? По коридору, или…
— Ты вот что, Айвэн, — Мэтт чувствовал себя неловко, что совсем не вязалось с ним. — Я вижу, ты собираешься вывезти отсюда тело Риты. Не обижайся, но не надо этого делать, бродяга.
— Хорошо, Мэтт, не буду.
— Пошли насквозь, — примирительно сказал Пепельной. — Если хочешь.
Мы пересекли подсобку и вошли в холодильник. На Мэтта наползала слабость и сонливость, и я старательно поддерживал его. Он заметил поддон с телом и сам подвёл меня к нему, на глазах слабея.
Прощай, Рита.
27
В кладовке ремонтного отсека я уложил Мэттью Пепельного на гору мягкой рухляди и вмазал ему прямо через одежду пару уколов. Машинально потащил из карманов вторые «спиттлер» и флэйминг из скафандрового комплекта, чтобы оставить их Мэтту для самообороны, но смущённо осёкся и украдкой взглянул на него. Но он уже начинал клевать носом и ничего не заметил. Чёрт, рассказать ему про Кэса? Ладно, пусть пока вздремнёт, я его и так притомил.
Оставив Мэтта, не стал возвращаться через отсеки, а пошёл по плавно закруглявшемуся коридору. Центральный Пост мог оказаться на другом ярусе, и оставалось надеяться только на удачу. Держась все время начеку, я медленно обходил по «экватору» сферическую оболочку, забитую приборными и аппаратными отсеками. Кроме этого здесь имелись и другие «параллели», а также «меридианы».
