— Ну, я проходил по нему. Так что, подсунули что-нибудь в кафе?
— Да нет, всё уже проверено. А вот на мосту он столкнулся с каким-то человеком со сложенным зонтиком в одной руке и с портфелем в другой. Был как раз обеденный перерыв, много народа на улице. Он извинился перед Хабблом раза два или три.
— Его надо было взять. А эти ублюдки из 9-го вели съёмку?
— Нет. Мы предпринимаем интенсивные розыскные мероприятия. — Шеф вздохнул. — Слушай, ты, наверное, прав. Всё это в одном ряду событий. Но как бы то ни было — ты на задании. Не отвлекайся. Кстати, тебе выдан Абсолютный Сертификат. Ты понял? У меня всё.
— Привет Хабблу! — сказал я.
— Хорошо. Ни пуха тебе, ни пера.
— К чёрту!
Эдди, всё это время тихо сидевший в кресле, подошёл ко мне и отобрал трубку.
— Ты знаешь? — спросил я его.
— Знаю, бродяга.
5
Закончив с Лоренсом и приведя себя в порядок, я выбрался на поверхность, перекусил в столовой Медицинского Отдела и перешёл на платформу к припаркованному «понтиаку».
Вновь, как и позавчера, собирался дождь. Вновь хмурилось небо, которое через несколько минут мне предстояло пронизать насквозь и которое я теперь очень долго, или, как знать, вообще никогда не увижу.
Рядом со звездолётом сшивался неприкаянный Скрю.
— Принимай свою «Жар-птицу». Тачка в полном порядке. Нам и возиться-то с ней почти не пришлось. Царапина не в счет.
Я поблагодарил Скрю, который напоследок спросил с хитрой улыбкой:
— Куда летишь?
— Здесь, недалеко, — сделав неопределённый жест рукой, небрежно ответил я.
— Ну, пока, — понимающе подмигнул он.
— Увидимся, аллигатор!
Я влез в звездолет. Хотя предстоявший мне «хадж» не шёл ни в какое сравнение с лунной прогулкой, скаф надевать не хотелось. Но я всё-таки его натянул. Его всё равно пришлось бы надевать: я собирался полюбоваться Галактикой со своей излюбленной точки. Отказаться от этого было выше моих сил.
Заняв анатомическое пилотское кресло своего «понтиака», я включил экраны и, произнеся заклинание «Вперёд — и выше», медленно, в городском режиме, оторвался от земли и от Земли. Привычно захолодало под ложечкой, и чувство лёгкой тревоги овладело мной. Старая-престарая песенка, незатейливая и наивная, которую я тихонько напевал, заменяла прощальную симфонию.
Предстоящий прыжок в межгалактическое пространство выглядел до того обыденным, что эта крайняя обыденность просто потрясала.
Выйдя за пределы атмосферы, погасив ненужные теперь экраны и. перейдя на Т-газолин, всё прибавляя и прибавляя скорость, я покидал ненавистную Систему. Я знал, что это было больше, чем просто улетать.
Где-то позади остался подлый старый город, в котором никто никому не был нужен. Где-то позади остался абсурдный земной мир, веками создававшийся человеком и, тем не менее, оказавшийся чуждым ему самому. Где-то позади остался жёлтый карлик — догорающее свой последний миллиард лет наше Солнце.
Скорость всё возрастала. Вот произошёл и первый сброс отбираемой у тахионов энергии. Сначала с большими интервалами, а потом всё чаще и чаще потекли с режектора огромной мощности молнии. Со стороны звездолёт наблюдался сейчас как гигантская трассирующая пуля.
Я выходил из плоскости Галактического диска, чтобы обеспечить звездолёту оперативный простор, где он мог бы полнее реализовать свои возможности. Там звёзды гало — Галактической короны, куда я стремился выскочить из диска — не представят серьёзной помехи движению. Ведь плотность звёзд на кубический килопарсек в короне довольно мала.
Выйдя из диска, я произвёл торможение. Мне предстоял первый маневр. Безукоризненно работающий демпфер звездолёта, отлаженный и настроенный большим любителем баночного пива Скрю Драйвером, сводил на нет инерционные силы. Тахионный безвибрационный двигатель «Буря-420Е» имел сам по себе беспредельные возможности (поскольку для тахионов не существует верхнего предела скорости), которые ограничивались лишь способностью демпфера нейтрализовать положительные и отрицательные ускорения.
После проведённого на нулевой скорости маневра я пошел курсом, который должен был вывести звездолёт примерно в ту точку, в которой ось Галактики пересекается с описанной вокруг нашей звёздной системы сферой. Этот отрезок пути был уже значительно длиннее предыдущего и, доверившись автомату, я позволил себе вздремнуть.
Сигнал, оповещающий о предстоявшем втором маневре, разбудил меня. Но до начала его я должен был выполнить свой традиционный ритуал. Я сориентировал корабль таким образом, чтобы он своим условным теперь в состоянии свободного парения «днищем» был обращен перпендикулярно плоскости Галактики. Передав заботы по стабилизации автомату, я опустил забрало скафа и, миновав двойной тамбур, выбрался на боковой мостик. И задохнулся.
Вселенная захлестнула меня. Не замечая скафандра, она сразу проникла в мои глаза, в мой мозг, в каждую пору моего ничтожного бренного тела, в самые тёмные уголки моей изрядно подзапылившейся души. Моё сердце замирало от счастья единения с Мирозданием и в то же время тосковало от невозможности проникнуть в его Великую Тайну.
Я наблюдал свою Галактику, повёрнутую ко мне плоскостью галактического диска. Огромное колесо со спирально закрученными спицами четырёх рукавов и ступицей ядерного утолщения — балджа — висело на чёрном ковре Пространства, расшитом редкими звёздами. Поразительная картина спиральных ветвей Галактики уже в который раз очаровывала меня. Где-то там, во всегалактическом спиральном узоре, в одном из спиральных рукавов, в его отрезке Орион — Лебедь располагалось частичкой этого узора и наше Солнце.
Когда-нибудь, возможно, очень скоро, душа моя покинет меня и будет скитаться в безграничных холодных просторах Вселенной. Сможет ли кто-нибудь согреть её в той второй, огромной жизни? И суждено ли душе умереть когда-нибудь? Столкнётся ли она с лучшей долей, или же, так и не обретя телесного пристанища, будет мучиться миллиарды лет сомнениями, желаниями и надеждами в равнодушном окружении Вселенной? Безразличное ко всему Время неизменно будет струить миг за мигом, и наступит день, когда Вселенная снизойдёт в ад Коллапса, чтобы потом начать новый путь. Какой? И какой путь будет отмерен нашим душам? Я не знал. Но был уверен лишь в одном: кто был Ничем — не станет Всем никогда.
