– в Майами.
– Майами – это круто. Станешь знаменитым, про тебя в журналах будут писать, интервью брать. Меня- то с собой возьмешь?
– Возьму, а то! И баб дам кучу целую.
– Круто!
– Серьезно. Я поеду.
– Ладно, хорош трепаться. Вспомни, как тебе досталось! У тебя фингал под глазом, а ты все треплешься. Шел бы спать. А завтра поищешь Алису. Узнаешь, как ее папаша.
– Алису, говоришь, поищу?
– Ну да. Поищешь. Чтобы узнать, что дальше было.
– Да она меня и видеть не захочет!
– Как не захочет? Она же у тебя в руках! Никуда не денется! Давай, дуй к ней. Не раздумывай! Тебе же лучше будет.
– Ладно. Пойду. Может быть. Когда-нибудь... Пойду.
Солнце разогнало утренний холодок. Большую часть года народ лишен этой привилегии из-за тумана и загрязненности воздуха. У меня, как у истинного полуночника, такая привилегия есть. Зато ее нет у придурков, не умеющих видеть очевидного.
Я пришел домой, закрыл дверь и напрочь забыл – то ли светит солнце, то ли небо окрашено в черно- красные тона.
15
Четыре часа дня – а я дрыхну без задних ног. К уличному шуму мне не привыкать. Не то чтобы я соня, но иной раз целый день в постели могу проваляться. Никогда я не засыпал ни в классе, ни в кино, ни с бабой, если только сперва ее не отымею. Но бывает, что мне весь день глаз не продрать – ни во тьме, ни при свете. Может, это защищает меня от мыслей, от которых не отделаться? В этот момент мне снилось, что кто-то за мной гонится и орет, как бешеный, но потом кто-то другой приходит ко мне на выручку.
Я с трудом открыл глаза и тут же увидел склонившуюся надо мной физиономию Мальро. Зайдя в комнату и распахнув окно, он принялся меня будить.
Мать твою за ногу! Я насилу соображаю, что происходит.
– Отвянь, Мальро. Спать охота. Дай поспать, будь человеком.
– Потом поспишь.
Посмотрев ему в лицо, я понял, что Мальро чем-то встревожен. Не дал, такой-сякой поспать – а вдруг бы Алиса приснилась!
– Что с тобой? Испугался, что ли?
– Слушай. Хреново твое дело. Алисин папаша всем говорит, что ты пытался ее изнасиловать. Как только я узнал, что он хочет с тобой поквитаться, так сразу решил: пойду, предупрежу Сида. Дошло? Этот узкоглазый выскочил на улицу и стал орать, что, мол, отомстит за дочку. А он-то ни перед чем не остановится – наверняка даже на мокрое дело пойдет. Он же бандит отъявленный! Так что берегись.
– Иди ты на хрен, Мальро!
– Это Пилдит мне рассказал, что его папаша собирается тебя замочить. Я ничего не выдумываю.
– Зайди попозже, Мальро. Дай поспать.
– Это же правда, чувак!
– Я никого силой не брал.
– Я тоже так думаю. Но узкоглазый думает иначе. Он же псих ненормальный, не надышится на свою Алису, глаз с нее не сводит.
– Да ну его в задницу!
– Надо тебе рвать когти и лечь на дно. Раз он контрабандист, значит – крутой. Не один срок, наверно, отмотал. С ним шутки плохи – это тебе не кино.
– Мальро! Станешь трепаться – я тебя самого замочу. Ты такой же псих, как и он. Если бы все отцы мочили всех, кто их дочкам целку ломает, никого бы в живых не осталось. Весь мир, что ли перевернется оттого, что девке целку сломают? Ну, трахнул я ее, и что? Не я – так другой бы. Какая разница-то?
– А мне почем знать? Я-то целку никому не ломал.
– Ну и дурак.
– Почему дурак-то? Я же помочь тебе хочу.
Я встал. Спал я, оказывается, не раздеваясь. Я обулся в кроссовки, натянул футболку и вышел из комнаты.
Мальро спросил, куда я намылился. Я ответил:
– Так просто люди друг друга не убивают. Мы ведь не в кино, так? Ты ничего не выдумываешь, но и я не выдумываю. Пошлю я этого косоглазого на хрен, потом вернусь, лягу в постель и отосплюсь. По бабам сегодня не пойду. Натянул я девчонку и доволен. Насчет контрабанды и прочего все, по-моему, туфта. Убедишься сам. Ничего тут страшного нет. И ничего плохого я не сделал. Алиса мне почти ровесница. Что плохого, что мы трахнулись?
– Почем я знаю! Потом ведь опять дураком обзовешь.
– Пойду и поговорю с ней. С косоглазым, если он дома, говорить не стану. Я к девчонке иду, а не к нему.
Я пошел.
Я вошел в Алисин дом, точно герой старого сериала – тех времен, когда моя мать была подростком. Такие сериалы крутят в дневное время. Один из них как раз показывали по телику, когда я вошел.
Алиса вместе с матерью сидела в гостиной перед телевизором, скрестив ноги и закрыв на ключ дырочку, проделанную мною минувшей ночью в девственной черепашке, которая в этот момент болела – трудно даже пописать.
Она глазам не поверила, увидев меня. Нужно ли было мне приходить? Все и так бы забылось – а теперь придется краснеть, просить прощения, а вдруг еще папаша снова набросится на меня с кулаками... Риск, впрочем, оправдан: когда все устаканится, я снова могу натянуть Алису – прямо здесь, в ее родительском доме. Вот бы было круто! Как цивилизованный человек, я понимал, что ничего особенно не случилось. Я догадался, что отца дома не было, остановился посреди гостиной – не для того, чтобы выяснять отношения, а для того, чтобы просто пообщаться с девчонкой лично, а не через письмо, по телефону или электронной почте.
Пилдит тоже не поверил, увидев меня у себя дома. У пацаненка голова совсем квадратная – где ж ему понять!
Я встал лицом к лицу с Алисой, а она, с жалкой улыбочкой, свесила ноги и встала навстречу мне.
– Пойдем поговорим, ладно? – доверительно предложил я, думая, что бы на самом деле могло меня растрогать.
Алиса, не зная, что ответить, взглянула на меня с некоторой опаской – и не без основания, – потом посмотрела на мать, ища у нее поддержки. Да, грубоват я был минувшей ночью – она просила меня остановиться, а я не послушал. Красные – видимо, заплаканные – глаза вопросительно глядели на меня, а я думал, как она себя поведет, если отец ей запретит встречаться со мной.
Мать бросила на меня испуганный взгляд. Она явно нервничала.
– Алиса, можешь поговорить со мной? Очень нужно поговорить... а то зачем же я сюда притащился? Все ведь нормально? – настаивал я и уже подумывал, как бы отсюда свалить. Но слово взяла мать.
– Лучше тебе уйти. Если ты встретишься с отцом, то греха не оберешься. Если он застанет тебя здесь с Алисой, то снова изобьет тебя. Понятно? Мало тебе того, что ты сделал с Алисой? Какого черта тебе еще здесь надо?
Казалось, этой бабе тоже охота броситься на меня с кулаками. Все как будто ополчились против меня. Наконец Алиса – жертва, казалось бы, всей этой истории – тихонечко захныкала, словно маленькая. Как будто я ее побил или что-нибудь еще сделал в этом роде. Отчего же она плакала? Меня пожалела или родители побили? Кому, как не ей, знать, что ее отец так себя повел потому, что был пьяный в стельку. Теперь-то все должно закончиться миром. Поэтому я подошел вплотную к Алисе, покуда ее мать
