подхода, как Чу постоянно под-черкивал. Все природные явления рассматриваются как взаимосвязанные, ичтобыобъяснить одно из них, мы должны понимать все остальные, что, очевидно, невозможно. Науке обеспечивает успех факт возможности аппроксимации. Еслидовольствоваться понимание в определенном приближении, то можно таким образом описывать избранные группы явлений, отбрасывая другие явления как менее значимые в данном отношении. Таким образом можно объяснить многие явления с точки зрения немногих, и следовательно, понимать различные аспекты природы приблизительным образом, без необходимости понимать все сразу. Например, применение топологии кфизикечастицсделало возможным приближение именно такого рода, чтопривело к недавнему прорыву в 'бутстрэпной' теории Чу.
Научные теории, таким образом — это приблизительные описанияприродных явлений;Чу считает, что когда определенная теория оказывается работающей, то существенно задаться вопросами: почему она работает? Каковы ее пределы? В каком конкретно отношении она является аппроксимацией? Эти вопросы рассматриваются Чу как первый шаг к дальнейшему продвижению, а сама идея продвижения посредством последовательныхшаговаппроксимации является для него ключевым элементом научного ме-тода.
Наилучшей иллюстрацией подхода Чу для меня было интервью, которое он дал Британскому телевидению несколько летназад. Когдаегоспросили, что он рассматривал бы как величайший научный прорыв в следующем десятилетии, он не упомянул ни одну изкрупныхунифицирующихтеорий, а просто сказал: 'Принятие факта, что все наши понятия — этоаппроксимации'.
Этот факт, может быть, принимается в теории большинством нынешних ученых, но многие игнорируют его в своей работе, и он еще менееизвестен за пределами научных кругов. Я хорошо помню один послеобеденный разговор, в котором проявилось то, насколько трудно для большинства людей принять приблизительный характер всех понятий, и в котором, вместе с тем, еще раз проявилась глубина мышления Чу. Разговор происходилв доме Артура Янга, создателя белловского вертолета, — моегососеда в Беркли, где он основал Институт Изучения Сознания. Мы сиделившестером за круглым столом — Дэниз и Джэф Чу, я с женой Жаклин, Рути Артур Янг. Разговор зашел об определенности в науке;Янгприводилодин научный факт за другим, но Чу показывал ему, что при тщательноманализе эти 'факты' вдействительностиоказываютсяприблизительнымипредставлениям. Наконец раздосадованный Янг воскликнул: 'Но ведь естьже какие-то абсолютные факты! Вот сейчасздесьвокругстоласидятшесть человек. Это абсолютно истинно'. Чу мягко улыбнулся и посмотрелна Дэниз, которая была в то время беременной, и сказал: 'Не знаю, Ар-тур. Кто может с определенностью сказать, где кончается один человек иначинается другой?' Тот факт, что все научные понятия и теории — это лишь приближения к истинной природе реальности, значимые лишь дляопределенногодиапазона явлений, стал очевидным для физиков в начале века, благодарядраматизму открытий, приведших к формулированию квантовойтеории. Стехпорфизикинаучились рассматривать эволюцию научного знания какпоследовательную смену теорий или 'моделей',каждая из которыхболееточна и более широко применима, чем предыдущие, но ни одна не представляет собой полное и окончательноеописаниеестественныхявлений.
Точказрения' бутстрэпного' подхода Чу представляет собой дальнейшееуточнение этого представления. Чу полагает, что наука будущего можетпредставлятьсобой мозаику пересекающихся теорий и моделей 'бутстрэпного' типа. Ни одна из них не будет более фундаментальной, чем другие, и все они должны быть взаимно согласованными. В конце концов наука такого рода выйдет за пределы условных разграничений между дисциплинами, используя те языки, которые оказываются подходящими для описания различных аспектов многоуровневой, взаимосвязанной структурной ткани реальности.
Представление Чу о будущей науке каксетивзаимосвязанныхисогласованныхмеждусобоймоделей, каждая из которых ограниченна иприблизительно и не нуждается в твердых основаниях, очень помогло мневприменении научных методов исследования к самым разнообразным явлениям. Через два года после того, как я присоединился к исследовательской группе Чу, я начал исследовать новую парадигму в различных областях за пределами физики — в психологии, здравоохранении, экономики идр. При этом мне приходилось иметь дело с несвязанными и часто противоречивыми наборами понятий, идей и теорий, ни одна из которых не казалась достаточно развитой, чтобы составить понятийный каркас, которыйбыл мне необходим. Часто было даже непонятно, какие вопросы я мог за-дать, чтобы продвинуться в понимании, и конечно я не мог найти теории, которая казалась бы более фундаментальной, чем другие.
В этойситуациидля меня было естественным применить в своейработе подход Чу, так что я провел несколько лет, терпеливособираяидеииз различных дисциплин и постепенно проявляющееся концептуальноеединство. В течение этой медленной и кропотливой работы для меня былоособенно важно, чтобы составляющие моей 'сети идей' были взаимосогласованны, и я провел не один месяц, проверяя всю сеть, часто составляябольшие нелинеарные концептуальные карты, чтобы удостовериться в том, что представления согласуются друг с другом.
Я никогданетерял уверенности в том, что связанная системапредставлений постепенно возникнет. Я научился у Чу тому, чтоможноиспользоватьразличныемодели для описания различных аспектов реальности, не рассматривая ни одну из них как фундаментальную, и что различные связанные между собой модели могут образовывать связную теорию.
Таким образом,'бутстрэпный' подход стал дляменяживымопытомнетолько в физических исследованиях, но и в моем более широком изучениисмены парадигмы, и продолжающиеся разговоры с Чу остаютсяисточникомвдохновениявовсеймоейработе.
Грегори Бэйтсон
'Дао физики' вышла в свет в 1975 году и была принята с энтузиазмом в Англии и Соединенных Штатах, породив огромный интерес к 'новойфизике' среди самых различных слоев. Одним из следствий этого интересаоказалось то, что я стал много ездить с лекциями для профессионалов иширокой публики, и имел возможность обсуждать с людьмисамыхразныхвзглядов понятия современной физики и их следствия. Ученые самых разных специальностей часто говорили мне, что такое жеизменениемировоззрения, как то, которое произошло в физике, происходит сейчас и вих дисциплинах; что многие проблемы, с которыми они сталкиваются, такили иначе связаны с ограниченностью механистического мировоззрения.
Эти обсуждения побудили меня более пристально рассмотреть влияние ньютоно-картезианской парадигмы на различные дисциплины, и в начале 1977 года я собирался писать книгу на эту тему под условнымназванием 'За пределами механистического мировоззрения'. Основная ее идеясостояла в том, что вся наша наука, — естественные науки так же как игуманитарныеисоциальные, — основывалась на механистическом мировоззрении ньютоно-картезианской физики; что принципиальная ограниченность этого мировоззрения сейчас становится очевидной;и что представители самых различных научных дисциплин вынуждены выходить за пределымеханистического мировоззрения, как это произошло в физике. Фактическия рассматривал новую физику — концептуальную основу квантовойтеорииотносительностии в особенности 'бутстрэпной' физики — как идеальнуюмодель для новых представлений и подходов в других науках.
В этомсодержалась ошибка, которую я понял лишь постепенно ипреодолевал в течение долгого времени. Представляя новую физику в качестве модели для новой медицины, новой психологии и новой социальнойнауки, я попал в ту самую картезианскую ловушку, которой советовал избегать. Декарт, как я узнал позднее, пользовался для представления человеческого знания метафорой дерева, полагая метафизику корнями, физику — стволом, а все остальные дисциплины — ветвями. Не сознавая этого, я принял картезианскую метафору как руководящий принцип моего исследования. Ствол моего 'дерева' не был уже ньютоно-картезианской физикой, но я по-прежнему рассматривал физику как модель для других наук, а, следовательно, физические явления — как в некотором смысле первичную реальность и основу для всего остального. Я не говорил этого явно, но эта идея содержалась в моих доводах в пользу новой физики как модели для других наук.
В течениенесколькихлетмояточка зрения в этом отношениипретерпела глубокое изменение, и в книге 'Точка поворота',которая вконцеконцов была написана, я представлял новую физику не как модельдля других наук, а как важный специальный случай более общего подхода — системной теории.
Этот существенный для меня переход от 'физического' мышления ксистемному совершался
