Ну вот видите — автор сам не выдержал и присоединил свой сугубо лирический баритон к хору псевдоэпических персонажей.
Да что там Шиллер! День стоял такой теплый, лучисто-золотистый, безмозглый и бездельный, что впору было совсем распуститься и замурлыкать фофановский, осмеянный и позабытый романс:
Это май-баловник, это май-чародей
Веет свежим своим опахалом!
А баловник Жора, повалявшись пару часов на берегу и на солнышке с самодельной удочкой (самодельной в смысле сделанной по его приказу Чебуреком, и сделанной, надо сказать, очень ладно), наскучил безрезультатной рыбной ловлей и отправился искать иных развлечений.
— Что, Жора, на уху-то пригласишь? — беззлобно пошутила разнежившаяся на припеке Александра Егоровна над незадачливым рыбарем.
За Жорой, конечно, не заржавело:
— Лучшая рыба — это колбаса. А лучшая колбаса эт что, Егоровна?
— Где ж мне знать?
— Чулок с деньгами!
Шутка Егоровне понравилась. Она вообще в невинности своей считала Жорика очень остроумным и была уверена, что он, хотя, конечно, и охальник, но в то же время необыкновенно талантливый и оригинальный юморист.
— Ну чо, старая, отмучилась?
— Как так отмучилась? — удивилась баба Шура.
— Да до лета-то осталось с гулькин нос! Скоро и твой мент приедет! Ты из него бабла-то за собаку вытряси!
Как гром среди ясного майского неба, как бетховенское па-па-па-пам!, прозвучали для Егоровны эти слова. Она ведь и думать забыла, что Харчевниковы законные как-никак хозяева ее ненаглядной Ладки. А лето, оно ведь и вправду на носу.
Ничего вслух не ответила Жорику баба Шура. Про себя же твердо и бесповоротно сказала: “Не отдам!”.
26. Эпилог
И она действительно никому и ни за что не отдаст свою подружку.
Да никто и не попытается их разлучить. Зойка Харчевникова в тот год отправит бедную Лизу на все три смены в какой-то эксклюзивный молодежный лагерь — с изучением основ эффективного менеджмента и английского и немецкого языков, кружками латиноамериканских танцев и танца живота, с конкурсами “мисс-лагерь”, со встречами с героями МЧС, ВДВ и Администрации Президента и многими другими затеями по воспитанию будущей политической и бизнес-элиты и вообще ВИПов, где Лиза мучительно и безнадежно влюбится в вожатого пятого отряда и, кажется, начнет писать стихи.
Ну а никому другому в этой семейке наша заглавная героиня, конечно же, и даром будет не нужна.
Но вообще грядущее лето ознаменуется в Колдунах событиями волнующими и удивительными.
Во-первых: Сапрыкина в августе уедет на Дальний Восток нянчить новых внучат (двойню) от новой снохи, потому что ее сынок, сделавший какую-то головокружительную единоросскую карьеру и бросивший в этой связи старую непрестижную и ненавистную Маргарите Сергевне жену, женится на молоденькой пресс-секретарше. На проводах Сапрыкиной Жора будет бит целых два раза — вначале за приставание к пьяной жене младшего Быка, а в конце за попытку слямзить непочатую бутыль самогона. Впрочем, оба раза не очень больно. Дальнейшая же судьба Жорика замечательна единственно тем, что он при всех стараниях так никогда и не сопьется по-настоящему, видимо, даже для этого ему всегда будет не хватать усидчивости и постоянства.
А вот в жизни Чебурека произойдут изменения прямо-таки невероятные и, можно сказать, сказочные. Однажды его наймут столичные дачники помогать при устройстве грандиозных шашлыков на несколько десятков гостей. Одна же из гостий, одинокая и совсем еще не старая старшая научная сотрудница Института стран Африки и Азии, придет в изумление, услышав Чебуречьи напевы, — никому не ведомый язык окажется тем самым почти исчезнувшим диалектом, изучению которого она отдала свои лучшие годы. Когда же она увидит носителя этого древнего языка, участь ее будет решена, равно как и участь Чебурека. А поскольку дядя пылкой ученой дамы является очень важным эмвэдэшным чином, она сможет выправить своему меджнуну не то что заурядную регистрацию, а настоящий новенький российский паспорт и устроить его куда-то на хорошую зарплату работать консультантом. И однажды он с женой приедет на какой-то ослепительной иномарке навестить своих друзей, привезет Жоре ящик шведской водки “Абсолют” — и с перцем, и лимонную, и еще невесть какую. А Александре Егоровне — угадайте что? Правильно! Те самые туфельки, точь-в-точь, как она мечтала, даже еще прекраснее. Ну и утюг, разумеется.
Ю.Ф. Миколайчук найдет щедрых и легковерных спонсоров и осуществит переиздание своей книжки, “исправленное и дополненное” биографическим очерком о жизни и творчестве революционера-демократа Ракитина и собранием околоцерковных легенд о житии отца Ферапонта. Книгу номинируют и на Шолоховскую, и на Бунинскую премии, которые Миколайчук, естественно, не получит, но страшно заважничает и станет совершенно невыносимым для окружающих, особенно для подчиненных ему тетенек отдела культуры вознесенской мэрии.
Если кого интересует, что станется с романтическими волками, могу сообщить, что после поражения под Колдунами они продолжили свой гибельный путь и были остановлены только на подступах к Вознесенску. Была организована грандиозная облава, но ни один волк не пострадал, поскольку командовал охотниками кандидат биологических наук (а теперь, может, и доктор) А.Д. Поярков и ружья были заряжены такими специальными ампулами со снотворным. Усыпленных хищников отправят в далекий таежный район, где опрометчивые звероловы извели всех волков и лисиц, из-за чего поголовье зайцев катастрофически выросло и эти распоясавшиеся грызуны стали истинным бедствием для местных жителей и народного хозяйства. Вот там-то наши волки и станут работать санитарами леса и восстанавливать экологический баланс.
Да! Чуть не забыл — Юлик после этой истории переквалифицируется и со временем станет светилом российской ветеринарии, его даже будут уважительно называть русским Джеймсом Хэрриотом, и однажды за ним пришлют специальный вертолет, чтобы он спас чем-то обожравшегося президентского ретривера, или кто там у него.
А грозный старший Бык через три года погонится за Жориком, поймает его на мостках, начнет лупцевать, и вдруг схватится за сердце, и отдаст свою неистовую душу Богу.
Ну а Александра Егоровна с Ладой, они-то будут жить долго и счастливо.
И вообще не умрут.
Никогда.
Потому что…
Ну, потому что какое нам-то, в сущности, дело, что все обращается в прах, и над сколькими еще
