Мексиканец любит свою родину громогласно, придавая на помощь языку руки. Он хочет, чтобы весь мир знал о переполняющем его чувстве. В час закрытия Олимпиады-68 происходит не предусмотренная протоколом сцена. На поле прорывается нескладный малый с цветастым платком. Бойскауты по привычке бросаются вдогонку, но потом какое-то шестое чувство подсказывает им, что надо остановиться. «Дали разойтись лоботрясу?» — думаю в сердцах, но тот поднимает платок, и стадион замирает. Пожилой степенный господин, сидящий слева от меня, перестает беседовать с дамой. Оба они лучше меня знают, что сейчас произойдет. Парень опускает руку с платком, и все сто, а может быть, и сто двадцать тысяч — зрители, продавцы, жандармы и помогающие им бойскауты — на минуту-другую превращаются в единый прекрасно спевшийся хор: «Ме-хи-ко, Ме-хи-ко! Та-та-та, Ме-хи-ко, Ме-хи-ко!» — несется, чуть не разрывая барабанные перепонки, над стадионом. От степенности соседа не остается и следа: глаза горят, вздувается жилка на шее, а его спутница что есть силы стучит тонкими каблуками по бетонному полу, словно задавшись целью оставить на нем вмятины.
Нескладный дирижер прыгает, размахивает руками, кувыркается и покидает поле довольный собой. В воздух летят сомбреро.
Любовь мексиканца к своей родине и возвышенна, и трогательна.
— Вы приедете к нам, узнаете нашу страну, ее людей, ее обычаи, полюбите ее и почувствуете, как трудно расставаться с ней. — Я услышал эти слова от посла Мексики в СССР Хосе Е. Иттуриага. За чашкой кофе он совсем по-домашнему сказал, что скучает по Мексике. Хотя вручил свои верительные грамоты… лишь накануне.
Любой успех, любая победа мексиканца вызывает в душах его соотечественников бурный отклик. Какими робкими безголосыми дилетантами выглядят по сравнению с ними итальянские тиффози, которым принадлежит безусловное первое место в Европе.
И грустят мексиканцы тоже по-своему.
Глава II
Мед и чили
Сегменты футбольного мяча похожи своими очертаниями на пчелиные соты. Для одних они наполнены медом, для других — мексиканским чили, по сравнению с которым кавказская аджика выглядит лакомством «на третье».
Что такое переполненная чаша терпения, можно было увидеть в тот день и час, когда на стадионе «Ацтека» закончился матч Япония—Мексика за третье олимпийское место. Японцы, умеющие сохранять достойную невозмутимость, прыгали козлятами вокруг форварда Камамото, забившего два гола, а их соперники покидали поле, не поднимая глаз. Вспенилась стадионная чаша, в несчастных летело все, что оказывалось под рукой уязвленного до глубины души страдальца. А когда до этого хозяева Олимпиады проиграли болгарам — 2:3, по верхнему ярусу трибуны растянули длинное, метров в шестьдесят черное траурное полотнище с черепом и костями. Предвидели результат и злоехидно заготовили впрок?
Те дни и следовало принять за исходную точку терпеливого тридцатилетнего движения ктриумфу- 99.
В прибрежных городах есть поверье: хочешь вернуться, брось в море монетку. А если хочешь увидеть снова полюбившийся город в горах, говорят, надо что-то закопать. Я поднялся на Пирамиду Солнца и спрятал в расщелине, заросшей травой, крохотную металлическую модель стадиона «Ацтека».
Талисман сработал! Я нашел его без труда через два года: сборная СССР четвертый раз завоевала право выступать в финале мирового розыгрыша.
Ладно притерлась к динамическому веку придуманная в неторопливом веке игра. Королевой спорта называют легкую атлетику, но король у него один, завоевать хоть однажды корону, значило быть прославленным до конца жизни. Подготовка к чемпионату становилась во всех, без исключения, странах делом национальной значительности. «Пусть у нас пока еще не все в порядке с экономикой, жизненным уровнем, социальным обеспечением, зато посмотрите, как наши гоняют мяч и какие забивают голы!» Все остальное, пусть на время, забывается. А пока мир, затаив дыхание, ждет, что же случится там, в Мексике.
Два раза подряд чемпионам и становились бразильцы, превосходство их техники и тактики стало неоспоримым, и пошла гулять по континентам «бразильская манера», и только на одном острове учились по-своему, упорно развивая свой стиль, не стесняясь брать лучшее у других. Тем островом была Англия, давшая в 1966 году нового чемпиона. Прежние горели жаждой мщения. Все другие мечтали об одном: «набросать бразильцам». Не этим ли жила и Мексика, сумевшая подобрать ассорти что надо? Все знали, как готовились бразильцы. Мало кто знал — как мексиканцы, под семью увесистыми замками хранились ее тайны.
Новое поколение мастеров высшего класса все ближе подходило к некоей черте у самого потолка, и для того, чтобы определить действительно сильнейшего в борьбе равных, приходится выдумывать разные хитрости. В легкой атлетике, к примеру, счет давно перескочил с десятых долей секунды на сотые, а в бобслее или горных лыжах чемпионов определяют л ишь тысячные ее частицы. Мексиканский вариант усложнения выглядел так: игры на высоте 2.300 метров при средней температуре — тридцать градусов. Это, разумеется, в тени, а играть-то под солнцем, которое не прячется за облаками словно для того, чтобы посмотреть, а что это такое происходит на земле, из-за чего теряют люди головы?
Можно сказать без преувеличения: в создании трудностей организаторы чемпионата преуспели ничуть не меньше устроителей авторалли Лондон—Мехико протяженностью 26.500 километров. Там из 96 машин до финиша доплелись 23, на этом все и закончилось.
Здесь из бесчисленного множества команд, соревновавшихся в разных концах земли, финиша достигли 16. Но теперь только все и началось.
Глава III
Манифестация на крупнейшем проспекте мира
Взлетели над стадионом «Ацтека» воздушные шары, извещая об открытии чемпионата. Это было красивое и яркое зрелище. Но потом по путям, проложенным шарами, начал часто летать мяч. Но это было уже не такое впечатляющее зрелище: форварды били по воротам, а мяч устремлялся в поднебесье. Может быть, и он не привык к такой атмосфере?
Мексика—СССР. Было ясно, что подогреваемые публикой соперники с первых минут пойдут на яростный штурм, чтобы подавить оборонительные порядки, открыть счет, придать настроение себе, трибунам, всей стране. Значит, в изначальной стадии состязания нашим надо было проявить свои не столько созидательные, сколько разрушительные способности, на плечи Шестернева, Капличного и
