единственный способ, которым она приближает человека ко Всевышнему, – это торговля сигаретами».
В «Empire “V”» (2006) читаем: «Сделать фундаментом национального мировоззрения набор текстов, писаных непонятно кем, непонятно где и непонятно когда, – это все равно что установить на стратегический компьютер пиратскую версию “Виндоуз-95” на турецком языке – без возможности апгрейда, с дырами в защите, червями и вирусами, да еще с перекоцанной неизвестным умельцем динамической библиотекой *.dll, из-за чего система виснет каждые две минуты».
Ключевая вещь в этой теме – «t» (2009), история про коллектив авторов, орудующих в голове главного русского писателя, в свое время отлученного от церкви. Что это, как не рассказ о высшей власти? Что, как не спор о яйце и курице, то есть о свободной воле и промысле?
Главный – а в нашем деле любые выкладки грешат приблизительностью, так что удобнее просто договориться, кто главный, – русский писатель начала XXI века пишет про силу (силы, Силу), управляющую главным русским писателем в принципе.
«– Я понял вашу мысль, – говорит t. – Но вот вопрос. Кто создает богов, создающих нас? Другими словами, есть ли над ними высший бог, чьей воле они подвластны?»
Насколько свободен писатель, и что же над ним?
А над ним – другой писатель. Пусть даже его зовут Г. Овнюк.
Мысль, прямо скажем, не нова. Но явно увлекает писателя. В «Священной книге оборотня», выпущенной за пять лет до «t», главная героиня лиса А Хули делится с читателем соображениями об устройстве бытия:
«…существовать – значит восприниматься, и все предметы существуют только в восприятии. Достаточно спокойно подумать на эту тему три минуты, чтобы понять – все другие взгляды на этот вопрос сродни культу Озириса или вере в бога Митру».
Сначала он задавался вопросами. Затем по итогам полученных ответов боролся с ложными богами. Потом нашел своего бога – творческую, так сказать, энергию. Первопричину, божественный импульс, силу, которая водит рукой. Вполне себе профессиональный культ.
Если всю жизнь писать о чем-то, нетрудно проникнуться к своей центральной теме стокгольмским и каким угодно синдромом. В конце концов Пелевин договорился до главного: главный – он сам. Писатель.
Скажете, это логически шаткое построение? Не более, чем любая религия.
«t»
В России XIX века литература выполняла также функции журналистики и философии. Внутрилитературная борьба заменяла гражданам парламентские прения.
Литературная вражда, словесные дуэли, памфлеты, пасквили и пародии – все это запросто можно встретить и в англосаксонском мире, да и в других наверняка тоже. Но нигде писательская драка не освящена такой традицией, как в России.
Пелевин в принципе едкий и желчный писатель, даром что буддист. Долгое время от него как следует доставалось властям, что вообще привычно для русского человека, а также литературным критикам, что характерно вообще для любого писателя. В «t» мы видим синтез.
Пелевин замахнулся на литературную власть, то есть самих писателей. И пошел крушить коллег по цеху.
Акунин – Овнюк
«t» – авантюрная история про удивительные приключения графа Т. – писателя, бонвивана, кудрявого галанта и мастера боевых искусств, – происходящая в церебральной реальности, создаваемой коллективом циничных авторов. Как уже было у Пелевина в «Чапаеве» и «Шлеме ужаса», герой блуждает по лабиринту своих мыслей, на этот раз навеянных русской литературой второй половины XIX века. (Отдельная находка – высасывающий души постапокалиптический Достоевский.)
Если вообще, послушавшись совета Ахматовой, мерить книги по величию замысла, то роман «t» должен оказаться где-то в одной группе с «Божественной комедией» и «Улиссом», сильно опередив литературные опыты Умберто Эко. Залезть в голову графа Толстого и навязывать оттуда свою игру коллегам, критикам и читателям – каково?!
Общий план пародирует критически популярного в России предшествовавших «t» лет Бориса Акунина, который также выведен ведущим участником авторского коллектива по имени Григорий Овнюк. Если в псевдониме писателя Григория Чхартишвили прочитать первую букву имени и фамилию вместе, получится Бакунин, известный русский анархист. Г. Овнюк, отвечающий в романе за боевые сцены, сконструирован по такому же немудрящему принципу, заодно и отсылая к настоящему имени писателя-прототипа.
«t» – не первый, но самый обширный пелевинский выпад в сторону Акунина. «Не имею ничего против детективов, но терпеть не могу, когда детективщики начинают объяснять, как нам обустроить Россию», – заявляет один из клиентов А Хули («Священная книга оборотня», 2004).
Витя по своей сути в жизни ребенок еще, он реализует свои детские комплексы. Все эти пистолеты, видеоигры… В душе он очень тонкий и нежный.
И это была не более чем элегантная шпилька по сравнению с масштабом бедствия в «t». Здесь вся махина романа – одна сплошная реконтра акунинскому циклу про русского Холмса. Ах, ты стилизуешь? Выращиваешь в парнике XIX век? Клонируешь бульварную литературу тех лет пополам со школьной классикой? Так на, получи. Больше, ярче и под кислотой с грибами.
Причина наезда? Возможно, мы имеем дело с обыкновенной писательской завистью. Акунин создал свой непротиворечивый литературный мир и потеснил Пелевина на литературных верхах. Акунину удалось усидеть на двух стульях, одной рукой производя востребованный населением продукт, другой – жонглируя смыслами для избранных и сохраняя профессорское обаяние умника-интеллектуала, япониста, переводчика, литературоведа.
Пиворылов и Бершадский
Также в романе фигурирует Митенька Бершадский, писатель, отвечающий за эротику, ненавистный Пелевину гламур и непротивление злу насилием. Это прозрачная контаминация сразу двух людей: Дмитрия Ольшанского и Леонида Бершидского.
Издатель и журналист Бершидский отмечал в своем блоге, что никогда не писал коммерческой прозы на заказ (много позже, в 2011 году, он выпустит в свет дебютный роман «Рембрандт должен умереть») и узнал себя только по минимально измененной фамилии и сумме в 800 долларов, которую сайт «Сноб» (выведенный в «t» как «Сцуко» с узнаваемым логотипом в виде оборотной С) предлагал ему некогда за колонку. От журналиста Ольшанского в образе Митеньки – прошлое политтехнолога и склонность к срыванию покровов.
Другой герой – участник писательского коллектива Гоша Пиворылов – отсылает к Павлу Пепперштейну (настоящая фамилия которого Пивоваров), автору «Мифогенной любви каст» и описателю измененных состояний. «Пиворылов после косячка вам все что хочешь отрубит, ему не жалко, – читаем у Пелевина. – А вот Митенька вам ничего рубить не станет, поскольку сам на бабки попадет».
Появляется и некий автор, ответственный за всякую философию. Можно считать, что в духе мастеров Возрождения, любивших тиснуть маленький автопортрет в углу крупного жанрового полотна, Пелевин изобразил таким образом в «t» самого себя – главного «дежурного по метафизике» современной русской литературы.
При всем при этом «t» – рыхлая пародия на авантюрный роман, изъеденная каламбурами, и никак не относится к числу писательских удач. Книга, вышедшая в 2009-м, – последняя вещь Пелевина перед победным возвращением с «Ананасной водой» (2010). Но роман интересен не этим.
Если взглянуть шире, то станет очевидно, что «t» – роман о писательском статусе. Вопросе, который не может не занимать самого Пелевина. От русского XIX века с его войнами, бюрократией, запоздалым запуском капитализма, мерзостным плюмбумом жизни и зачастую бессмысленным характером смерти осталась великая литература. У нас эпоха тоже так себе. Вопрос: что же останется от нас?
Писатель Нина Берберова в 1959-м назвала Набокова оправданием целого поколения. Имелось в виду поколение русской, в первую очередь литературной эмиграции. Искупителем. Одного такого хватит на всех. Пелевина хватит?
В хрестоматийном телефонном разговоре, перед тем как отправить Мандельштама по этапу на верную
