испещрено глубокими морщинами. Это оказался Джао Линь, укрывавший когда-то Ван Гу-ана. Он плохо видел, но по голосу узнал Ван Гу-ана. Сползавшая с плеч старика рваная одежда открывала обтянутую дряблой кожей широкую грудь. Джао Линь подошел к Иволгину, протянул большой арбуз, пошевелил губами.
Сергей смущенно улыбнулся:
— Спасибо. Куда же нам столько?..
У бронетранспортера возник целый ворох арбузов, дынь, огурцов. Танкисты и десантники, не евшие со вчерашнего утра, набросились на арбузы, ели жадно, взахлеб, угощали стоявших вокруг китайцев.
Около старого Джао Линя крутился его приемыш Ю-ю — мальчонка с откинутой за спину соломенной шляпой. Он боязливо притрагивался пальцами к броне, взвизгивал, отбегал прочь. Иволгин разрезал арбуз, поддел ножом красное сахаристое сердечко и подал китайчонку.
— Держи крепче.
Ю-ю взял подарок, поклонился. На вид ему было лет четырнадцать. Худенькое, мускулистое, загоревшее тело отливало темной бронзой, не успевшие еще налиться силой руки двигались проворно. А любопытные широко расставленные глаза так и бегали по сторонам — шустрые, с озорными огоньками. Короткие брови вразлет похожи на приподнятые крылья бабочки. Когда Ю-ю улыбался, брови-крылышки вздрагивали, точно хотели оторваться и улететь.
К удивлению Иволгина, китайчонок прилично говорил по-русски. Мог бы быть переводчиком и адъютантом для особых поручений.
— Где ты научился говорить по-нашему? — спросил он китайчонка.
— Моя лаботай луска батюска, — ответил Ю-ю и пояснил, что он делал у русского попа: чистил ботинки, разогревал самовар, бегал на базар за фруктами, веселил хозяина. Китайчонок вдруг встал по команде «Смирно», приставил руку к соломенной шляпе и четко прошел строевым шагом.
— Лаза, дыва, тыли — ига, лянга, саньга! — отсчитывал он и вдруг запел под ногу старинную солдатскую песню про то, как писал царь японский в письме русскому царю:
Выходит, святой отец обучал китайчонка военному делу, да еще таким песням!
— Ты посмотри, как рубит строевым!
— Старшина Цыбуля пятерку бы ему не пожалел!
Иволгин достал из кармана звездочку, прикрепил ее к шляпе Ю-ю.
— Бери на память!
Китайчонок упал на колени, начал кланяться. Иволгин поставил его на ноги, сказал строго:
— Не смей кланяться никому — ни своим, ни чужим. Ясно? Всегда ходи гордо, грудь колесом — и никаких гвоздей!
Ю-ю осмелел, не отходил от Иволгина ни на шаг: трогал его каску, щупал ремень, кобуру.
Старик тем временем рассказывал Ван Гу-ану, что жить здесь страшно, в округе бродят банды кирикомитай[23]. Вчера японцы пришли в Хаонлинь, сожгли две фанзы. Они и сейчас затаились где-нибудь поблизости. Видно, надо уходить на старое место — в Мукден, там Джао Лунь в молодости работал рикшей.
Ван Гу-ан спросил старика, где японский аэродром. Оказалось, аэродром находится в восьмидесяти ли ниже по Гольюр-хэ, у нижнего моста. Ю-ю перевел это русскому лейтенанту.
Пока Иволгин собирал разведданные, автоматчики разбрелись по соседним дворам поглядеть, как живут китайцы.
— Эхма! Что за диковина? Отродясь не видывал такого! — подивился Поликарп Посохин.
У фанзы на дубовом пне около кучи хвороста лежал топор, прикованный цепью. Десантники с недоумением смотрели на цепь. Ю-ю объяснил: топор этот — единственный в деревне, сюда все ходят рубить дрова. А приковал его японский надзиратель, боялся, чтоб ему не отрубили голову.
Забалуев, схватив лом, размахнулся во всю силу.
— Берегись, дракон, китайского топора! — И ударил по цепи. Китайцы схватили топор, передавали его из рук в руки, словно впервые увидели.
Пора было возвращаться к мосту. Зашумел мотор, десантники вскочили на бронетранспортер. Сзади донеслись голоса:
— Шанго! Хао!
В серой гуще лохмотьев и соломенных шляп Иволгин увидел Ван Гу-ана. Он решил остаться, чтобы сегодня же увести старика с мальчишкой в город: в Хаонлинь могут нагрянуть японцы.
V
Увязая в грязи, машины еле тащились вдоль многоводной Гольюр-хэ. Река разлилась, затопила поймы, размыла дорожную насыпь, снесла переезды. Танки то и дело ныряли в колдобины, скатывались с берега вниз. Командир бригады, забравшись в додж, где находилась радиостанция, обдумывал сложившуюся ситуацию. Настроение у него было прескверное, под стать погоде. Мост, который с трудом взяли ночью, оказался непригодным для прохода танков. Да он, по существу, и не нужен был, поскольку аэродрома на той стороне, как доложил Иволгин, нигде поблизости не было. А главное, удиравший Токугава через захваченный нами мост не проходил, он пошел вдоль реки. Волобою из-за нехватки горючего пришлось оставить у верхнего моста еще один батальон во главе с начальником штаба. Так что теперь у него уже не бригада, а только один первый батальон. В авангард он выслал танковую роту капитана Звягина. Строго ему наказал: если он не догонит японцев и не ворвется на их плечах на мост — пусть не показывается на глаза.
С танками Звягина пошли автоматчики. Будыкин не хотел брать на опасное дело раненого Драгунского. Но тот настоял на своем. Волобою это понравилось — молодец лейтенант! Не понравилось лишь одно: что бы ни делал этот Драгунский, непременно хотел показать: «Смотрите, какой я хороший!» А зачем? На войне и без того каждый виден насквозь. Раненого Драгунского хотели оставить еще раньше — у гнилых болот, с третьим батальоном. Да где там! Он с рапортом: «Хочу сражаться в первых рядах». Стремление, разумеется, похвальное, но к чему эти рапорты?
— Что он у вас такой эффектный? — спросил комбриг у Русанова.
— Один сынок у батюшки с матушкой. С пеленок внушали ему, что он лучше всех. Вот он и влюбился в себя до потери сознания.
Волобой зябко ежился от сырости, щурился от дождевых брызг и на чем свет стоит проклинал погоду за то, что она нагородила на его пути столько препятствий. Подумал об оставленном у верхнего моста батальоне. Туда с часу на час должна подтянуться пехота, возможно, и горючее подвезут. Тогда и Сизов сможет пойти вслед за авангардом бригады. Но больше всего его тревожила переправа.
Комбриг поторопил Звягина по радио.
— Ты что там, короб с яйцами везешь, в конце-то концов? — язвительно спросил он ротного.
Но как ни кипятился комбриг — ускорить продвижение авангардных взводов не мог. Японцы огрызались, отходили с арьергардными боями. С востока то и дело доносились отдаленные винтовочные выстрелы, иногда долетал пушечный гул. Волобой пересел в танк и приказал механику-водителю гнать к Звягину, чтобы самому увидеть, что там происходит. Пока ехал, собирался распушить Звягина за неповоротливость, но, когда взглянул на дело сам, убедился: Звягин не виноват. Через каждый километр- два — минные заторы. А когда саперы пытаются разминировать дорогу, японцы открывают по ним огонь.
Комбриг распорядился выслать в передовой отряд еще два бронетранспортера с автоматчиками,
