неприятельские артиллерийские позиции. Танк подкидывало на ухабах. Неподалеку справа ухнула пушка, над головой взвыл снаряд. Снова выстрел — резкий удар, и машина встала. Все десантники, за исключением взводного, ссыпались с брони на землю.
— Огонь! — неистово прохрипел Хлобыстов.
Машина выпустила еще один снаряд и рванулась к берегу Гольюр-хэ. Впереди Иволгин различил темное пятно — это была противотанковая пушка. Хлобыстов пустил в нее свой последний снаряд, но с ходу не попал в цель. Ухнул ответный выстрел, снаряд ударил в упор. Командирская тридцатьчетверка загорелась. По броне запрыгали яркие искорки, запахло фосфором.
— Значит, конец, — прошептал Иволгин, отворачиваясь в сторону от густой струи горячего дыма.
Но Андрей Хлобыстов не хотел думать о конце. Японский снаряд не задел мотора — значит, танк в боевом строю!
Пусть в нем не осталось ни одного снаряда, ни одного патрона. Разить вражеские пушки можно гусеницами, бить лобовой броней! Да, можно!
— Дави! — исступленно гаркнул Андрей, и горящий танк ринулся на японскую пушку, раздавил ее и понесся дальше.
За командирской машиной, с левой стороны, мчался Бушуев, поражал на ходу высвеченные во мраке японские орудия. Следом бежали автоматчики — косили очередями орудийные расчеты.
Иссиня-красные языки пламени трепыхались, прыгали по темной броне подожженного танка. Из всех щелей валил едкий смрад. А машина все носилась, металась багровым чудовищем по темному берегу Гольюр-хэ — утюжила артиллерийские позиции. Обезумевшие от страха японцы прыгали в реку, бежали к затопленному водой гаоляновому полю. Иволгин, весь захваченный боем, размахивал опустевшим автоматом и выкрикивал одно-единственное слово:
— Круши! Кру-у-ши-и-и!
Танк Андрея Хлобыстова остановился лишь тогда, когда кончилось все горючее. Автоматчики вытащили из машины потерявшего сознание командира башни, сорвали тлевший комбинезон с заряжающего. Хлобыстов беспомощно держался за корму бушуевского танка, еле ворочал языком:
— Нахлебались мы этой дряни... Мутит меня. Угорел...
Иволгин с Бушуевым помогли ему забраться на броню. Поехали вдоль берега к мосту — надо было выполнять вторую часть боевой задачи: брать аэродром.
Догоравший мост едва желтел в густом мраке. Вот и предмостная насыпь. Надо было спешить к аэродрому. Но как и чем его брать? Остался один танк, а в нем ни одного снаряда, ни одного патрона. Боеприпасы должны доставить плотогоны, но они что-то задержались.
Чтобы повысить шансы на успех, решили вытянуть из реки танк погибшего Чеботарева. Зацепили буксирный трос, заурчала, надрывно дрожа, бушуевская машина, и после тяжких усилий облепленный грязью танк вытянули.
Гиренок принялся проверять мотор.
— Вот ведь как получается, мать честная: третью машину приходится объезжать...
— Живей, живей! — торопил его командир взвода. А сам все кашлял, протирал глаза и с тревогой поглядывал на черную шумящую Гольюр-хэ. Где плот? Без снарядов аэродром не возьмешь.
Плотогоны вскоре показались. Все обрадовались. Но тут обрушился прогоревший мостовой настил, плот заволокло дымом и горячим паром. Упавший горбыль пережег канат.
Водяной поток отбросил плотогонов в сторону. Только Ерофей Забалуев удержался на месте. Он обхватил сваю, сцепил пальцы в замок и все-таки пересилил бешеное течение. Подоспевшие танкисты едва разомкнули его онемевшие пальцы, вывели на берег, помогли забраться на тридцатьчетверку.
Танки, ни минуты не задерживаясь, рванулись к затаившемуся где-то поблизости аэродрому.
Иволгин и Хлобыстов напряженно глядели вперед, хотя ничего не было видно. На взлобке тридцатьчетверку подбросило вверх, толкнуло в сторону. У поворота — сбитый указатель, залитый водой кювет, правее — заросший травой откос.
За поворотом — твердая дорога.
— Скоро должен быть... — прошептал Иволгин.
Они спешили — хотели опередить отходивших от реки японцев.
Уже светало. Осталась позади задымленная Гольюр-хэ, вязкая заводь. За кукурузным полем показался темный силуэт длинного здания.
— Рискнем? — спросил Андрей. И услышал в ответ:
— Давай!
У въезда на аэродром поднимался бугор, заросший травой. «Не иначе, дзот», — подумал Иволгин и плотнее прижался к броне. Он не ошибся — из окутанной травой амбразуры нехотя стукнул пулемет.
Тридцатьчетверка с ходу дала два выстрела по дзоту и устремилась вперед — на взметнувшийся купол дыма и пыли. Прорвавшись сквозь темную завесу едкой гари, она протаранила ворота и подкатила к невысокому зданию аэродрома. Захлопали одиночные выстрелы. Десантники залегли за танками. Зазвенели стекла — в окна полетели гранаты.
Аэродром удалось взять без большого труда, поскольку главные силы охраны были брошены к мосту. Хлобыстов загнал танк в кустарник и доложил по радио командиру бригады о выполнении задачи.
С нетерпением ждали утра.
От реки, от моста то и дело отходили японцы — в одиночку и небольшими отрядами — и пытались отбить аэродром. Но танкисты и десантники держали его крепко, знали: аэродром сдавать нельзя — сюда должны прибыть самолеты с горючим. Без горючего бригада мертва.
На восходе солнца на аэродром двинулся отряд маньчжурской конницы — сабель пятьдесят, не больше. Кони были мокрые, всадники в длинных черных одеждах.
Прогремели пушечные выстрелы. Отряд, рассеченный взрывами, развалился на две почти равные половины, конники повернули назад. И только один всадник, в желто-зеленом френче, летел с поднятой саблей прямо на танк.
— Банзай! Банзай! — хрипло горланил он.
— Вот псих — на танки с саблей! — сказал Юртайкин.
Изумленные безрассудной смелостью кавалериста, десантники оторопели и даже перестали стрелять.
Всадник подскочил к танку, осадил коня и ударил мечом по башне. Клинок, блеснув лезвием, переломился, а всадник, потеряв равновесие, рухнул на землю и начал вгорячах тупым обломком меча тыкать себя в живот.
Это был молоденький японский поручик-артиллерист, чем-то похожий на майора Мамуру.
— Режь, не жалей! Солдат-то учишь вспарывать животы, а сам не можешь! Аль боишься? — съязвил Посохин.
Поручик, видимо, понял, что ему говорили, ткнулся лицом в траву и со всего размаха вонзил обломок меча в землю — пропорол на ней прямую глубокую борозду.
VII
Евтихий Волобой не стал ждать, пока починят мост, прошел по наскоро уложенным на сваи доскам на правый берег и направился к аэродрому. Его беспокоил теперь не столько мост, сколько горючее: у реки стояли с пустыми баками танки его последнего батальона. Комбриг глядел то вперед, в сторону аэродрома, то в посветлевшее небо — не летят ли самолеты с горючим?
На аэродроме тишина. Автоматчики заняли круговую оборону. Над зеленым полем поднималось солнце.
К девяти часам утра к аэродрому подтянулись почти все десантники. Начался завтрак. И вдруг послышался гул авиационных моторов. Он нарастал. Со стороны гор летели в сопровождении наших
