больше нравилось сражаться честно, в открытую, и потому он хотел бы остаться на этом аэродроме. Наших сил здесь пока мало — всего два танка. Японцы непременно вздумают захватить аэродром, и тут он мог бы наконец показать, на что способен! Но позволит ли Волобой остаться? А то возьмет, прищурится да спросит в шутку: «Кто же ты есть, дружище — трус ли орденопросец?» Ох, уж этот пронизывающий волобоевский прищур!
«А что, если выйти на генерала, — подумал Драгунский. — Державин может распорядиться, чтобы раненого не брали». Приподняв повыше руку, висевшую на бинте, направился к самолету, около которого Волобой о чем-то говорил с Державиным.
Но все произошло не так, как замышлял Валерий. Рассказывая генералу об энтузиазме бойцов, вынесших трудности похода. Волобой, увидев Драгунского, сказал:
— Возьмем хоть этого раненого лейтенанта. Его место в медсанбате, а он завалил меня рапортами: дайте возможность сражаться!
— Так и должно быть, — ответил Державин.
После таких слов Драгунский молча направился в самолет. Назвался груздем — полезай в кузов.
Под крылом проплыл аэродром, сверкнули на солнце озера, заводи и затопленная пойма реки. Тысячи ярких бликов горели на зеркальном разливе реки, переливались искристой рябью на прибрежных водоворотах.
Десантники волновались — понимали, что летят на серьезное дело. Чтобы отвлечься от беспокойных мыслей, каждый старался чем-то заняться. Баторов проверял, не попал ли в автомат песок. Ефрейтор Туз прикреплял понадежнее к поясу гранаты. А Сеня Юртайкин повторял одну и ту же фразу: «Двум смертям не бывать, а одной не миновать».
Аня Беленькая сидела рядом с Вероникой, перевязывала Драгунскому рану. Вначале Аню не хотели брать в десант. Но она упросила, и теперь была вместе со всеми, а главное, с Иволгиным. Это ее радовало.
Державин оглядел всех своих соседей, остановил взгляд на Поликарпе Посохине — бессменном дневальном на бутугурском КП его дивизии, спросил:
— Порядок, Поликарп Агафонович?
— Так точно, товарищ генерал. — Посохин был совершенно равнодушен ко всему. Он просто- напросто дремал, как бы говоря своим полусонным видом: «Не все ли равно, паря, куда лететь». Лишь одним Поликарп был недоволен: курить в самолете не позволяют. Что им, жалко чужого табаку?
Генерал повернулся к иллюминатору. Внизу пестрели темно-зеленые и светлые поля, коричневые полоски чумизы, желтые — подсолнуха. Между посевами петляли проселочные дороги, виднелись деревушки с глиняными фанзами, обнесенные земляными валами. А вокруг — сопки Маньчжурии, воспетые в знаменитом вальсе.
Генерал оторвался от иллюминатора и сказал Иволгину, сидевшему напротив:
— Будем форсировать события, надо... А то ведь дед Ферапонт, чего доброго, опять назовет нас разинями. Что же вы, скажет, не разоружили вовремя японцев?
Вид у генерала был спокойный, только спрятанные под седыми бровями глаза смотрели настороженно. Риск есть риск...
Впереди показался огромный город почти правильной четырехугольной формы. Можно было различить его прямые улицы, со всех сторон сходились сюда дороги, тянулись в небо трубы заводов. Сверху видно, что в городе очень мало зелени, и от этого он выглядел голым, точно лес после листопада.
Это и был Мукден — самый большой город Маньчжурии, узел пяти железных и шести шоссейных дорог. Город, где насчитывалось более полутора тысяч промышленных предприятий. Здесь — штаб 3-го фронта Квантунской армии и крупный воинский гарнизон.
Самолеты сделали полукруг, начали снижаться на подходе к аэродрому. У взлетно-посадочной полосы двумя рядами выстроились самолеты. «Видимо, не ждали нас — не успели угнать», — подумал Державин.
Легкий толчок — и самолет уже катился по бетонированной дорожке. Открылась дверь, десантники, не дожидаясь, пока заглохнет мотор, стали выпрыгивать из самолета, чтобы сразу же занять ангары, служебные здания, авиамастерские.
Драгунский с тремя автоматчиками вызвался охранять самолет.
— Они войдут сюда только через мой труп, — сказал он, достал из деревянной кобуры маузер, осмотрел его и вновь вложил в кобуру.
На аэродроме тишина. Японцы не нападали на десантников, но и не торопились со встречей. Видимо, еще решали, как поступить.
Державин и Притула отошли от самолета, навстречу им из-за ангара выскочил старшина Цыбуля.
— Товарищ генерал! — доложил он, еле переведя дыхание. — Наш Посохин обнаружив царский самолет! Прыхватыв, як горобця на мякине!..
— Ну! А где же сам царь?
— Та, мабуть, горилку пье у корчми перед дальней дорогой. А жинка его — цариця маньчжурская, говорить, змазала пятки, утикла в Токио.
Оказывается, среди японских самолетов, не успевших подняться, была и машина правителя Маньчжоу-Го императора Пу И. На нее и наткнулся Поликарп Посохин, захватил в плен застигнутых врасплох летчиков.
Притула и Державин направились к зданию аэродрома. Русанов шел за ними, сзади Иволгин с отделением автоматчиков. Группу замыкал подоспевший Посохин. Вокруг все та же тишина.
Японцы, видимо, затаились где-то в дотах, в щелях и траншеях. Сколько их здесь? Батальон? Полк? Какую они получат команду?
В небе появились четыре японских истребителя. Пронеслись на бреющем полете с большой скоростью. Иволгину по фронтовой привычке хотелось броситься в сторону, залечь в любую канаву. Но, глянув на спокойно шедшего генерала, он пересилил себя. Нельзя срывать дипломатическую атаку.
Истребители пронеслись еще раз так низко, что затрепыхался верх на фуражке Державина. Потом они взмыли ввысь и, войдя в стремительное пике, с воем врезались в землю. Взорвались один за другим все четыре на ближайшем гаоляновом поле.
Державин шагал все так же спокойно и даже не посмотрел в ту сторону, где летчики-камикадзе покончили счеты с жизнью. Поправив фуражку, он вошел в здание.
В просторном вестибюле за столиками у буфета сидели японские офицеры. Они быстро встали, почтительно поклонились. Иволгин с автоматчиками поднялся по узкой лестнице на второй этаж и очутился перед закрытой дверью, из-за нее доносились раздраженные голоса. Кто-то с кем-то спорил на чужом языке. Потом спор мгновенно оборвался. Наступила гробовая тишина. Сергей толкнул дверь и увидел человек десять японцев, военных и штатских. За круглым столом, накрытым бархатной скатертью, сидели в креслах японский генерал с голой, точно отполированной, головой и какой-то старик в полувоенном френче. В глубине комнаты, на плюшевом диване, сидел мужчина в больших роговых очках, одетый по- европейски. Вид у него был явно расстроенный. Все, кроме человека в очках, вскочили со своих мест и покорно склонили головы.
— Господа, — произнес вошедший вслед за Иволгиным Притула. — От имени советского командования предлагаю сдать оружие и предъявить документы.
Русанов перевел слова генерала.
Старик в полувоенном френче, которого Державин почему-то принял вначале за маньчжурского императора, положил на стол браунинг. Достал свой револьвер и низенький гражданский чиновник, а за ним — остальные.
Старшина Цыбуля деловито собрал со стола оружие, сложил в вещевой мешок и уставился на субъекта в роговых очках, сидевшего на диване. Тот торопливо похлопал себя по карманам, пожал плечами.
— Ваше оружие? — повернулся к нему Державин.
Старик в полувоенном френче — это был генерал Иосиока, советник императора, простер в сторону
