японский грузовик, мчавшийся без света прямо на мост из-за японских окопов.
— Гранату! Гранату! — крикнул Иволгин, догадавшись видно, что это машина со взрывчаткой.
— Есть у нас такое дело, — спокойно прошептал Поликарп Посохин и бросился навстречу японскому грузовику. Взрыв — и машина, перекосившись, покатилась под откос. Грохот потряс землю, багровое пламя озарило реку и перила моста.
Опасность миновала. «Молодец Сергей. Зря за него беспокоился», — подумал ротный.
А на той стороне по дощатому настилу уже громыхали наши бронетранспортеры. Будыкин шумно вздохнул, снял с головы каску, кинул на мокрую траву.
— Аминь засаде! — и пустил в дождливое небо красную ракету. Сигнал Волобою: мост взят.
IV
— Ракета! Ракета! — закричал наблюдатель, увидев в мокрой темноте едва заметную красную вспышку.
И в ту же минуту по японской засаде у дамбы ударили танковые пушки. Они били недолго: Волобой экономил снаряды. После артиллерийского и минометного налета в залитые водой кукурузные заросли бросились стрелки и автоматчики.
С засадой было покончено за несколько минут. Но бросить танки к мосту без промедления Волобою не удалось: японцы успели в двух местах взорвать дамбу. Навалились новые заботы. Нужен камень, рабочие руки, а их считанное число: почти всех стрелков и автоматчиков комбриг выслал вперед — держать мост, искать аэродром.
Викентий Иванович решил обратиться за помощью к китайским партизанам. В это время они вытаскивали из затопленного гаоляна оплетенную зеленой тиной японскую пушку. Узнав, чем озабочен русский начальник, партизаны бросили свой трофей и разошлись. А вскоре к дамбе начали стекаться жители окрестных деревушек с тачками, лопатами и корзинами на коромыслах. Низина запестрела соломенными доули, загорелыми спинами.
Работами на дамбе руководил бригадный инженер Воробьев. Высокий, неторопливый, он расхаживал у прорана, показывая, как надо гатить, где брать землю и камень. Ему помогал рослый китаец в травяном балахоне — единственный уцелевший житель вырезанной японцами деревушки. У горного отрога саперы брали камни для насыпи. Китайцы выстроились в цепь, передавали их из рук в руки, гатили проран в дамбе. Мелочь насыпали в корзины, подвешенные к коромыслам. Трое китайцев положили на носилки огромный камень, потащили его вниз. К ним на помощь подскочили танкисты, и тяжелая ноша поплыла к дамбе, плюхнулась в воду. В воздух взлетел фонтан воды.
Китайцев становилось все больше. У дамбы — столпотворение. Воробьев едва успевал расставлять людей, показывать, куда сыпать землю. Крупные камни укладывали по краям насыпи, в середину сыпали землю и мелкий щебень.
О дамбе Волобой уже не беспокоился — она будет восстановлена, коль за дело взялась такая туча народа. Комбрига потянуло к мосту. Далеко ли аэродром? Ведь его могут занять отброшенные от моста японцы.
Танкисты вместе с китайцами перетащили комбриговский виллис через проран. Машина устремилась к реке.
Волобой разыскал Будыкина под обрывистым берегом Гольюр-хэ и с ходу засыпал вопросами:
— Где аэродром? Куда отошли японцы? — Он приказал сию же минуту снарядить бронетранспортер и выслать отделение автоматчиков на поиски аэродрома.
Минут через пять Иволгин с отделением Баторова уже мчался на бронетранспортере в заданном направлении. Провожатым взял Ван Гу-ана. Вначале Сергею казалось, что отыскать аэродром — задача нетрудная. Ведь его не спрячешь под землю. Любой китаец покажет, где садятся и взлетают японские самолеты. Но все оказалось сложнее: на пути не попадались китайцы. Куда они исчезли?
Впереди показались потемневшие от дождя фанзы маленькой деревушки. Въезжать в нее с налета было опасно. Иволгин остановил бронетранспортер, выслал Баторова и Цыбулю-младшего разведать местность — нет ли в деревне японцев.
Минут двадцать спустя раздался сигнальный выстрел, машина помчалась вперед, въехала в деревушку, остановилась посреди улицы. Вокруг — ни души. «Не эту ли деревушку вырезали японцы?» — подумал Иволгин и направился к ближайшей фанзе. Соломенная циновка, заменявшая дверь, была сорвана. На земляном полу валялись какие-то лохмотья. Глиняная чашка с травяной снедью стояла на потухших углях.
Иволгин вышел во двор, увидел у соседней фанзы своих разведчиков, подошел к ним и онемел. В фанзе и вокруг нее лежали сваленные в кучу трупы китайцев. На каждом след пули или ножа. Рядом ползал, рыдая, старик китаец в травяном балахоне.
Фанзу, видно, пытались поджечь, но дождь ли этому был помехой, или палачи торопились уйти и делали все второпях — огонь погас, не успев разгореться.
Танкисты сняли шлемофоны, опустили головы. Илько почувствовал, как по его щеке катится слеза.
— Та шож цэ робыться на билом свите... — скорбно прошептал он.
Десантники не могли долго задерживаться у этого страшного зрелища: надо было выполнять боевое задание. Они сели на бронетранспортер и поехали дальше. У развилки дорог Ван Гу-ан замахал рукой вправо.
— Хаонлинь, — произнес он.
Иволгин вспомнил: китаец на Бутугуре рассказывал, что в Хаонлини он укрывался у одного старика, когда сбежал из Мукдена. Повернули вправо. Километрах в пяти, за реденькой рощицей, показалась еще одна деревенька. Это и была Хаонлинь. Что их там ждет? Десантники крепче сжали автоматы. Иволгин рассматривал фанзы, серые плетни, стараясь определить, есть ли в деревне японцы. Деревушка тоже оказалась пустой, на улицах и огородах — ни души.
Бронетранспортер подошел к земляному валу, который опоясывал деревню. Автоматчики соскочили с машин, готовые открыть огонь.
Тишина.
Иволгин глядел на вымершую деревню и не мог понять, что все это значит. Возможно, и здесь походил длинный самурайский меч? И может быть, японцы сидят в засаде?
За валом, на огороде, темнела узкая полоска чумизы, над нею желтыми лепестками горели на солнце подсолнухи, краснели маки, на грядках лежали длинные огурцы, огромные арбузы и продолговатые желтые дыни.
— Наверно, японцы ждут, когда мы пойдем дальше, — предположил Бальжан Баторов.
Из-за угла вышла тощая черная свинья. Ван Гу-ан обрадовался. «Если свинью не съели, значит, японцев в селе не должно быть», — рассудил он, вскочил на земляной вал и громко крикнул:
— Роско! Хо!
И тут же безмолвная деревушка огласилась свистом, криком, собачьим лаем. Из-за глинобитных фанз, из кустов орешника, зарослей гаоляна и чумизы высыпали китайцы и, размахивая руками, бежали к машине, стоявшей за огородами.
— А-а-а! Хао, хао![22] — загудела, загалдела ожившая деревня.
Озадаченные такой неожиданностью, десантники вскинули было автоматы, но тут же поняли — к ним бегут не враги.
Бежали китайчата, загорелые костлявые мужчины, женщины. Одеты они были в самые невероятные одежды, сшитые из спрессованного сена и заячьих шкурок, какие носили, наверное, первобытные люди. Китайцы окружили машину, наперебой совали бойцам сорванные на ходу арбузы, пахучие дыни, длинные огурцы.
Последним притащился, дрожа и задыхаясь, хилый старик. Его худое, землистое лицо было
