Легко!

принадлежит ему и только ему.

Анна была вся растворена в нем, она не возражала против его затей, размазывала по лицу и груди его соки, слизывала их со своих пальцев, отчего Джон приходил в еще большее возбуждение, и всё повторялось вновь и вновь.

Он лег на бок рядом с ней, продолжая сжимать ногами ее тело. Она обвила его руками, и два тела застыли, не в силах пошевелиться. Они замерли голые поверх одеяла, не чувствуя холода из открытого окна и не нуждаясь ни в каких словах. Раздражение прошедших недель исчезло. Они были одно целое. Они чувствовали себя как выплакавшиеся наконец дети, умиротворенные, успокоившиеся, что всё, терзавшее их, прошло и теперь всё будет хорошо.

– Я так скучала по тебе, Джон. Это было так долго, целая вечность.

– Короче, чем рождественские каникулы.

– Нет, намного длиннее, намного…

– Я знаю, о чем ты говоришь. Нам обоим всё труднее. Давай спать. Не отворачивайся только. Я хочу спать именно так, держа тебя и руками, и ногами. А если я тебя разбужу вдруг ночью…

Джон заснул как ребенок… Среди ночи он проснулся, всё еще крепко обнимая Анну. Он чувствовал, что вот теперь он отдохнул. Его пальцы заскользили по ее плечам, по груди, по талии, погладили упругие бедра и начали пробираться в самые заветные места. Анна вздохнула в полусне, поцеловала его, и ее рука стала гладить волосатый живот Джона, опускаясь всё ниже и ниже…

Утром он наблюдал, как она одевается и причесывается, небрежно водя щеткой по волосам. Джон видел счастливое и беззаботное лицо. Анна так была занята своим нарядом, что его кольнуло: а значит ли он для нее что-то? Он варил кофе, когда она вошла, излучая радость, в тонком черном брючном костюме и туфлях на высоких каблуках, топе настолько телесно-золотистого цвета, что казалось, офисный пиджак надет на голое тело. На плечи был наброшен оранжевый платок. Это выглядело так сексуально, что Джон снова почувствовал желание. Он толкнул ее на диван и медленно начал расстегивать молнию на брюках. Он даже не был уверен, что сможет взять ее еще раз после ночного безумства, но ему нужно было это чувство обладания ею, ощущения, что она принадлежит ему и только ему.

Анна вновь поправляла прическу перед зеркалом. Джон снова увидел ее счастливое лицо. Он подал ей плащ и повернул к себе:

– Я так счастлив, когда ты улыбаешься. Ты будешь мне всегда улыбаться? Даже когда я, как сейчас, должен уходить?

Она положила ему руки на плечи и улыбнулась, глядя в глаза:

– Чтобы вернуться, приходится сначала уйти.

Джон вышел на улицу в солнечное утро. Весна уже развернулась вовсю. Энергично шагая к метро «Пикадилли», он улыбался, все еще чувствуя на губах вкус ее кожи. Что за чудный вечер и чудная ночь! А какой кошмар его ждет на работе… И завтра улетать в Эдинбург на выходные. Почему она всё-таки никогда не показывает, что ей грустно, когда они расстаются? «Чтобы вернуться, приходится сначала уйти».

Анне было очень трудно не показать Джону, что она готова повиснуть на нем со словами: «Не уходи!» Она прошлась до Бонд-стрит, наслаждаясь и весенним солнцем, и ветром, который остужал ее лицо, все еще горевшее от поцелуев Джона, его утренней щетины. Она вошла в зал заседаний, держась, как обычно, очень прямо. «Всегда помни о своей балетной походке», – говорила мама. Анна заняла свое белое кожаное кресло и положила перед собой бумаги. Двадцать мужчин смотрели на счастливую женщину в оранжевом шелковом платке и видели, что мысли ее совсем далеко, а по губам блуждает улыбка.

Анна взяла себя в руки и на позитивном драйве ночи прекрасно провела заседание. Она не решила все поставленные перед нею задачи, оставшуюся же часть так грациозно отодвинула в сторону, что никто не счел это за поражение, а значит, она при первом удобном случае сможет вернуться к этим вопросам.

Она пришла домой в отличном настроении и подумала, что даже если Джон – что скорее всего – не появится сегодня, это ее не огорчит, у нее накопилось много собственных дел.

Раздался звонок:

– Я не приду сегодня. Я так хотел, но в офисе убийственно, пришлось перенести ужин с клиентом на девять, а это значит, не получится сегодня ничего. Не страшно?

– Это жизнь. Я, конечно, огорчена. Немножко. Но ведь мы ничего не можем изменить.

– Baby-cat, ты великолепна! Умница, настоящая умная кошка. Спокойной ночи!

Джон с облегчением повесил трубку, а Анна мгновенно почувствовала себя совершенно несчастной. Она знала, что вчерашний взлет был искренен, что утренние поиски грусти на ее лице были неспроста, и вчерашняя ночь, и эта страсть и нежность значили больше, чем еще один вечер сегодня. Она все понимала разумом. Но ей было незачем себя обманывать: он не пришел, и всё померкло. Не было победного дня на работе, ей хотелось плакать, и она опять чувствовала себя одинокой девочкой, ей так хочется, именно сейчас и немедленно, прижаться к Джону. Он вернется, конечно. Но почему он не может быть здесь тогда, когда – как в эту минуту – он так ей нужен?

Она сознавала, что это всё та же самая типичная блажь влюбленной женщины, всё те же грабли, на которые она опять наступает, а возможно, она вообще их носит при себе постоянно всю жизнь? Она всё понимала, корила себя, но от этого становилось только горше.

Глава 24

– Джон, – прошипела Джулия в телефон, – я сейчас разбираюсь в цифрах. Почему у тебя в январе такой провал?

– Потому что январь – это январь, посмотри январи прошлых лет.

– Прошлые годы меня не интересуют, я сейчас готовлю предложение для совета директоров на второе полугодие. Их впечатлят мои цифры, и вы, все вице-президенты, должны будете ими руководствоваться.

Джон застал шефа только после ланча:

– Вы с Джулией тут в цифирки играть собираетесь или бизнес делать?

– Спокойно, спокойно, что с тобой? Ты вообще очень легко взрываешься в последнее время.

– Я взрываюсь, потому что компания всё более живо напоминает больницу для умалишенных. Я никогда не понимал этого наваждения цифр, но от тебя я это принимал, потому что ты знаешь отрасль. Эта женщина не знает ничего. Она просто поднимает и поднимает планку, потому что это нравится акционерам, а что будет на самом деле, она потом спишет на всех нас. Так не управляют компанией.

– А это уже не твое дело. Твое дело продавать.

– А я и продаю, и с каждым годом всё больше, ты это знаешь. Но ты не хуже меня знаешь, какие катастрофические процессы начинаются, когда людей заставляют руководствоваться нереальными числами. Пойдут косяки, менеджеры начнут резать углы, впихивать дорогие решения, где они не нужны, клиенты это почувствуют очень скоро.

– Вот сошлись два характера, честное слово. Если я еще раз услышу, что ты ругаешься с Джулией… Это приказ.

День был испорчен. Джон перенес все клиентские звонки и конференции на вторую половину дня и устроил планерку со своей командой, обсуждая, как выходить из положения. Ему было не до Анны в тот день. На следующий он позвонил шефу уже с новыми аргументами:

– Мы должны придерживаться изначальных цифр. Мы просчитали, и единственный резерв у нас – это помимо намеченного – постараться провести сделку с…

– Слушай, я не в городе… Тебе что, не сказали? Я в Клостере, катаюсь на лыжах. Или делаю вид, потому что всё совершенно растаяло, мы сидим и загораем. Но всё равно замечательно. У нас большое шале и полно прислуги. Я приеду на следующей неделе. Вы там с Джулией сами как-нибудь договоритесь.

Джон представил себе, как шеф сидит по вечерам у камина в своем шале и отвечает теперь только на звонки Джулии под нажимом Александры. Джон не мог оставаться в офисе. Лучше дома поработать с тем же успехом. Хоть с клиентами всё наверстает. Это расстроит Анну, но сейчас ему надо выправить ситуацию.

Одри подобрала его в аэропорту и всю дорогу рассказывала о предстоящей прощальной вечеринке Майкла и Лоры: те уезжают в Оксфорд в конце мая. Она жаловалась на Кевина, который еще не стал начальником, а уже всеми начал командовать. Джону хотелось только вытащить лэптоп и работать. Он