мне вспоминать об этом! Знаешь, я заставила Оуму рассказать мне все и знала, что ты здесь мокнешь под ливнем. Я так боялась, что ты погиб. Ты не можешь себе представить. Если бы тебе суждено было умереть, Том, то и я не стала бы жить.
Он надел мокрую рубашку, накинул на одно плечо пиджак, и они стали медленно подниматься по каменистой тропинке к ферме. Дождь почти перестал. Когда они умолкали, она пела про себя благодарственный псалом или «Песнь песней» — она сама не знала, что именно.
По тропинке с фонарем в руках спускался Стоффель. Мгновение он как-то странно смотрел на Тома, а потом протянул ему руку.
— Добрый вечер.
— Добрый вечер, оом.
— Плохая погода для поездки.
— Да, оом, очень неприятная.
Линда сжала его руку и рассмеялась.
На следующее утро они отправились за коляской. Вода спaла, и они легко перешли поток, который был теперь заключен в прочные песчаные берега. Том искоса взглянул на разрушения, учиненные водой: на деревья, вырванные с корнем, на сдвинутые с места валуны, — и ничего не сказал. Но он увидел, что накануне в темноте неверно рассчитал расстояние. Линда угадала его мысли.
— Здесь ты переплывал? — спросила она.
Он утвердительно кивнул головой. Как она ошибалась в нем, подумала она. Когда он вот так, молча, смотрел на нее, она чувствовала себя в тепле и безопасности, и сердце ее радостно билось в груди; такие же чувства испытывала она, когда он говорил своим низким ровным голосом, многое скрывая от нее, ибо такова уж его натура — он всегда застенчив и сдержан. Возможно, он будет всегда скрывать от нее что- нибудь, и ей придется примириться с этим, ибо у настоящего мужчины постоянно должна быть своя таинственная жизнь, как у леопарда, и опасно следовать за ним в его тайны. Том был настоящим мужчиной, и когда она обняла его ночью и ощутила мокрую кожу и тугие округлые мускулы его рук, груди и спины, это ощущение опьянило ее, как вино.
В тени возле коляски сидел мальчик-зулус, наблюдая за лошадьми, которые звучно щипали сладкую красную траву. Упряжь уже сушилась на солнце, и он помог Тому запрячь лошадей, прежде чем перекинуть кнут через плечо и отправиться пасти своих коз. Тому понравилось его красивое удлиненное лицо. Он узнал мальчика — это был сын Мгомбаны; его отец, помощник вождя Бамбаты, слыл забиякой.
— Прощай, инкосана, — сказал мальчик.
— Прощай, да будет большой приплод у твоих коз.
Мальчик ответил быстрой благодарной улыбкой, опустив свои пушистые ресницы.
— Мальчик очень вежливый, но в его отце сидит сам дьявол, — заметила Линда.
— Да, я знаю. С ним трудно иметь дело.
Они медленно поехали назад, и Том заметил, что с Линдой происходит что-то необыкновенное. Сидя рядом с ним, она, казалось, распускалась, как цветок, у которого сама жизнь раскрыла чашечку и который может расправлять свои смятые лепестки до тех пор, пока они не станут удивительно большими и совершенными, чтобы, переливаясь всеми цветами радуги, источать благоухание и свежесть каждой своей частицей. Глаза ее потемнели; вся степь, воздавая хвалу омытому дождем утру, приобрела более пышные и более сочные краски, а воздух еще полнее насытился ароматом камедных деревьев и диких трав.
— Мы поженимся, Линда?
Она ответила не словами, а легким наклоном головы. Ее глаза наполнились слезами, а рот был похож на рот ребенка, который только что перестал смеяться, но ждет новых радостей.
Глава XII
МУЖЕСТВО
На Конистонской дороге они встретили больше народу, чем обычно. Люди шли молча, не останавливаясь, в одиночку или группами. Оума сидела сзади, окруженная ящиками, узлами и свертками. Верх коляски был поднят и давал широкую полосу тени, поэтому она откинула назад огромный чепец, защищавший ее от солнца, и наслаждалась свежим утренним ветерком. Линда сидела рядом с Томом. Она о чем-то мечтала, дыхание ее было еле слышно. Том часто поглядывал на нее, и ее темные глаза улыбались ему, а временами отвечали тревожным, томительным взглядом.
Он начал считать встречных, которые проходили, не здороваясь с ними. В большинстве это были молодые люди; они шагали по дороге, поддерживая руками палку, переброшенную через плечо. Некоторые сторонились, чтобы дать коляске проехать, но большинство продолжало свой путь, не останавливаясь. Более пожилые люди ехали верхом на лошадях или волах. Почти все они были вежливы, здоровались, но Том, отвечая на их приветствия, чувствовал за этой вежливостью холодок. Проходил сбор первого подушного налога, вновь начавшийся после двух неудачных попыток. Стоффель понимал всю напряженность положения, и Том чувствовал, что он рад отъезду Оумы и Линды из Края Колючих Акаций. Он согласился со всеми их планами, одобрив их коротким кивком головы. Он поцеловал Линду в лоб и пожал руку Тому, сказав: «Да благословит вас бог». Несколько долгих секунд он смотрел молодому англичанину прямо в глаза, и Том увидел в его решительном взгляде не искру привязанности, а как бы признание того, что Стоффель считает его мужчиной и ровней себе. А это кое-что значило. Стоффель остался в Мисгансте и, стоя на веранде, провожал их глазами. Позади него, горько плача и уткнувшись лицом в передник, стояла Тосси, дочь цветной рабыни.
— Только на неделю, — сказала Оума. — Только на неделю.
Но Тосси продолжала плакать.
Навстречу двигался небольшой отряд конной полиции. Солдаты лишь утром освободились от учений и поэтому были усталые и небритые. У них были бескозырки цвета хаки, патронташи с ремнями крест- накрест, кобуры с револьверами и притороченные к седлу карабины с короткими, перекинутыми через локоть лямками. Том знал этот тип людей: молодые англичане или ирландцы, жители городов, готовые когда угодно спустить курок, но еще не превратившиеся в настоящих колонистов. Старший спросил, далеко ли до Ренсбергс Дрифта. Том объяснил ему.
— Благодарю вас, до свидания, — сказал он.
Они поскакали дальше, и пыль, поднятая ими, улеглась. Оума пристально глядела им вслед.
— Солнце все-таки припекает им шеи! — сказала она. — Какие смешные у них шапочки!
Оума и Линда остановились в старом доме Парадиза, а Том устроил себе удобную спальню в южном углу антресолей. Он хотел было перебраться к одному из надсмотрщиков, но Оума боялась оставаться в доме без мужчины. Она мало видела его: только на рассвете, когда он вставал, да на закате, когда кончались работы на ферме. Работники уходили один за другим, и ничто не могло остановить их. У Тома служили Дональдсон, управляющий поместьем, Тимми Малкэй, надсмотрщик, и Шоу, ученик Малкэя, и они быстро нашли способы предельно сократить работы. Дональдсон, бывший кавалерист имперской армии, был сержантом Конистонского взвода, а Малкэй был личным ординарцем Тома. Шоу не раз просил разрешения вступить в действующие части милиции, но Том вынужден был ему отказывать.
— Ты очень нужен в усадьбе, — говорил Том ему в утешение. — Побудь годик в Первом запасном полку, а там посмотрим.
Ему нравились закаленный ветеран Дональдсон и оба молодых человека. Ему нравилось, как они отнеслись к Линде, — искренне и душевно, чуть ли не благоговейно. Она не умела сидеть в седле боком, как англичанки, и ездила с ним повсюду в мужских брюках цвета хаки. Во время работы, еды, разговоров он чувствовал, что нервы людей взвинчены до предела. Они знали, что «местные волнения» принимают угрожающие размеры. Иногда он так пристально всматривался в их глаза, что им становилось неловко. Они доверяли ему, но он не мог предполагать, что они разделяют его взгляды, — ведь это означало бы признать, что в отношениях между расами далеко не все правильно, справедливо, и, конечно, легче было просто не думать об этом. Они могли сказать: если ты не за нас сердцем и душой, значит, ты против нас.
